Михаил Шмушкевич - Я вас жду

Разве только следуя примеру своих новых товарищей забирался на верхушку липы и оттуда головой вниз прыгал в пруд. Узнав об этих акробатических номерах, я хотела было его как следует отчитать, однако передумала: пусть не пасует перед местными ребятами.

Совершенно иным было положение Руслана на строительстве новой школы. Здесь он на каждом шагу чувствует полное превосходство сверстников над собой. Они гораздо ловчее, опытнее. Не устают так быстро и, самое главное, им совсем не надоедает однообразная работа, как, скажем, расчистка площадки от мусора, не надоедает перебирать и складывать кирпич.

Позавчера Руслан пришёл на обед в таких мокрых штанах и рубашке, что с них прямо-таки ручьи текли.

— В пруд упал? — интересуюсь, сжимая до боли губы, чтобы не рассмеяться.

Он кисло усмехается, медлит с ответом.

— Шланг, — бросает небрежно. — У растворомешалки стоял. Включил рубильник, взял шланг, а он… вырвался.

Его язык пересыпан терминами заправского строителя: «торцовка», «стремянка», «подмости», «бетономешалка», «марка 30»…

Войти в комнату в мокрой одежде Руслан не решается. Поэтому выношу в сени сухие, аккуратно отглаженные им самим трусы и майку.

— На, переоденься, — говорю.

«Взял шланг, а он… вырвался», — повторяю про себя, и меня начинает донимать мысль: не потянуло ли мальчишку на старое?

Маленький Багмут наливает себе в тарелку борщ, а я исподтишка слежу за его усталым и огорчённым лицом. Как же, интересно знать, шланг попал ему в руки? Представляю себе такую картину: Герострат оглянулся по сторонам — вблизи ни живой души. Он поднимает шланг, откручивает вентиль… Сильная струя ударяет в лицо, в грудь — змей вырывается из рук. Сверху над его головой — детский смех и хриплый бас прораба Савчука: «Тебе это что, игрушка? Вон отсюдова!» или «Какого чёрта, а?.. Чтобы здесь и духу твоего не было!»

Любит наш Виталий Максимович детей, а педагогического такта у него ни на копейку. Ежедневно напоминаю ему об этом, советую прикрутить нервишки. Он серьёзно, с готовностью солдата отчеканивает: «Будет исполнено, товарищ заместительница!» или «Виноват, Галина Платоновна, виноват! Ошибку, значит, справим», а через час опять: «Вон отсюдова!»

Руслан — пчёлка с острым жильцом. На днях я случайно обнаружила, что он ведёт по мне огонь моим же оружием: видит, что собираюсь его о чём-то спросить, да воздерживаюсь, и он вступает в игру «кто кого?» Так и сейчас. Ест, бросает на меня каждый раз, когда подносит ложку ко рту, мимолётный пытливый взгляд и молчит.

«Ах ты, сорванец, — возмущаюсь. — Всё равно не спрошу, назло не спрошу!»

Подхожу к этажерке и, чтобы как-то скрыть свою беспомощность, начинаю переставлять с места на место книги.

— Зачем кладку из лейки поливают, знаешь? — нарушает вдруг молчание Руслан. — Летом… Ты заместительница по труду, обязана знать.

Знаю, однако отрицательно качаю головой.

— Кладку поливают, чтобы кирпич не всосал в себя весь раствор. Поняла?

— Теперь — да.

— То-то же!

Через минуту, когда Руслан принимается за мясо, спрашиваю:

— А Виталий Максимович за шланг — ничего?

— Ничего… — комично втягивает голову в плечи Руслан. — А что?

— Просто так.

Лишь на следующее утро, когда пришли на стройку, о злополучной истории со шлангом мне поведал прораб.

Верный себе, он ребром ладони расправляет седеющие прокуренные усы и начинает свой рассказ издалека:

— Видали ли вы, Галина Платоновна, по телевизору, какое грандиозное строительство идёт в городах? Да? Так и запишем. А кто, сделайте одолжение, строит, кто они, по-вашему, строители эти — городской люд или наш брат, сельский? Наш, разрешите доложить, главным образом — из села он приехал, овладел наукой и строит. А городские, известно, не приспособленные. На заводах чугун, станки — извольте, ракеты запускать — тоже мастера, а на строительстве — вот столечко их, не больше…

Прораб закурил, бросил спичку и не отрывал от неё взгляда, пока окончательно не убедился, что погасла.

— Возьмём к примеру братишку вашего, Багмута, — продолжал Виталий Максимович. — Смышлёный? Голова! А руки-то, извиняйте за откровенность, не приспособленные. Вроде ватные… — Он делает глубокую затяжку, выпускает колечки дыма где-то над моей головой и продолжает. — Вижу, Руслан ваш от ребятишек сильно отстаёт, неудобство от этого переживает, глаз не поднимает… Я ему: «Иди, браток, воду в растворомешалку подавай! Работёнка, поясняю, интеллигентная, не бей лежачего!» Пошёл! С энтузиазмом, а через минуту чуть не всю площадку затопил, да и самого себя. Вот так, Галина Платоновна, каждому — своё.

— О горожанах-строителях, Виталий Максимович, данные у вас, полагаю, не весьма точные.

— Я на глазок, разумеется, прикинул.

— Ладно, а что произошло со шлангом? Почему Багмут вернулся домой подавленный, мокрый, будто в прорубь провалился?

Прораб делает неопределённый жест, снова расправляет ребром ладони усы.

— М-да, что тут можно сказать? Хвалил, не хвалил, стружку с него перед тем, как отправить домой, снимал не тонкую. Виноватость, так сказать, почувствовать дал.

— Не жаловался.

— Дошло! — обрадовался Виталий Максимович. — Понял, что порядочный человек ищет вину сперва в себе самом. Видите?

— Вижу, — отвечаю и слежу за тем, как лицо прораба расплывается от удовольствия.

— Два дня он кладку лейкой поливать будет, а после обратно к мотору, к растворомешалке — знай наших!

— Как же?..

— Ни-че-го! — растягивает слова прораб. — До-ве-ри-е, Галина Платоновна, человека выше бога поднимает, доверием всего от него добьёшься.

И Трофим Иларионович, вспоминаю, пишет о доверии.

«Я, Галина Платоновна, — говорит он в своём письме, — давно искал случая на время отправить Руслана в деревню, где бы он мог убедиться, что хлеб, который ест, не растёт в хлебницах. И вот оказия: Вы явились. Я в Вас верю!»

За две недели я получила от профессора три письма. Сердечные и весьма корректные. Между прочим, когда получила первое, со мной творилось что-то необъяснимое. Я будто рехнулась — кинулась к проигрывателю, поставила «Сосницу» и — давай плясать. До того увлеклась этим цыганским танцем и так громко хохотала, что не услышала, как вошёл Руслан.

Наконец всё же почувствовала, что в комнате я не одна. Встретившись с глазами мальчика, увидела» что он рассматривает меня, как его отец: с каким-то особо зорким любопытством и одновременно весело. От этого я ещё больше разволновалась.

— Чего смеёшься, Галка?

— А разве нельзя? — спросила я. — Да будет тебе известно, что древние врачи прописывали своим больным смех. Тренируются, укрепляются лёгкие и улучшается кровообращение. Три минуты смеха приравниваются к пятнадцати гимнастики. Вот как…