Михаил Шмушкевич - Я вас жду

Продолжительные гудки, никто не отзывается. «Моя хозяйка, наверное, включила телевизор на всю мощность», — решаю.

Через стекло наблюдаю за профессором и его сынишкой. Трофим Иларионович угрюм, задумчив, а Руслан стоит с понуренной головой. Переживает мальчик, о бабушке думает, о расставании вспоминает. Ну и пусть!

Я категорически против слащавости, против всякой умилённости и ложной трогательности, — но позвольте! — почему мы так ужасаемся, если на глазах у детей выступают слёзы, когда они чем-то взволнованы? Колобок не попал в зубы к лисе, Баба-Яга добрая, симпатичная старушонка… Вздор! Дети любят, ценят правду и неплохо разбираются в ней.

— Ал-ло. Слу-ша-ю.

Тётя Аня. Наконец-то! Интересуюсь её самочувствием и спрашиваю, можно ли мне остановиться у неё денька на два-три.

В ответ слышу знакомый хриплый хохоток:

— Дал топор — дай топорище? Так следует вас понимать, товарищ Троян? Между прочим, здесь не гостиница и я не дежурный администратор.

Хочу бросить трубку — стесняюсь Руслана, Трофима Иларионовича. Что делать? Безвыходное положение! Остановиться у Багмутов я заранее отказалась, да и сам профессор не очень-то настаивал. Куда же теперь? В гостиницу? Останавливаются же где-то люди…

— Ал-ло! Га-лоч-ка!

— Слушаю…

— Что, Галочка, — слышу весёлый голос. — Когда надо — «родненькая, милая», а взяла своё — «извините, мы не знакомы»?

— Да-да-да, — повторяю машинально, растерянно, встретившись с настороженным взглядом Трофима Иларионовича. — Простите, я найду, мир не без добрых людей, — продолжаю лепетать.

— Вот чего не ожидала, так не ожидала. Приходи, глупенькая, где ты там?

Как же я забыла, что тётя Аня любит «брать пробу»?

Такси останавливается у подъезда знакомого дома на Репинском. И тут происходит такое, что глазам собственным не верю: из машины вслед за мной выходит и Руслан.

— До свидания, папа.

— Руслан, ты куда? — восклицает крайне удивлённый Трофим Иларионович.

— Я с Галкой.

— А домой?

— Я с Галкой, папа.

Казалось бы, я должна была этому радоваться — не может, мол, мальчик без меня. Однако, встретившись с растерянным и грустным, беспомощным взглядом профессора, я вся как-то внутренне сжалась и, посмотрев на него с дружеским участием, подумала: судьба наносит ему удар за ударом: единственный сын, далеко не ребёнок, одиннадцать скоро будет! — предпочитает остаться у чужой женщины, в чужой квартире.

— Руслан, у тёти Ани полно квартирантов, — решилась я на обман. — Ты же слыхал, я еле её уговорила…

Мальчик опустил глаза и молча кивнул.

— Ладно, — махнул он рукой, усаживаясь обратно в машину. — Созвонимся, Галка, да?

— Обязательно.

Он звонил почти ежечасно, находя каждый раз для этого веские предлоги. А на следующее утро позвонил Трофим Иларионович и упавшим голосом сообщил, что Лидии Гавриловны уже нет. Не верилось, хотя внутренне я была подготовлена к такой вести.

— Вот так, Галина Платоновна, — произнёс профессор. — Вот так, — повторил он, когда я разрыдалась.

Тут же стояли тётя Аня и ещё не раздевшаяся с дороги, в пальто, Оксана Ивановна.

— Трофим Иларионович, — наконец произношу с трудом, — примите мои соболезнования… Анна Феодосьевна и… Оксана Ивановна тоже…

— Благодарю.

Я подумала: сейчас начнутся хлопоты, похороны, одному не справиться. Была б дома его сестра, а то она всё ещё читает лекции в Америке! А что, если я заберу сюда Руслана, а Оксана поможет профессору?

— Трофим Иларионович, я бы забрала Руслана сюда, к тёте Ане…

— Руслана действительно не мешало бы забрать отсюда, — соглашается Багмут. — Тем более, что он немного простужен. Что касается помощи… Поблагодарите Оксану Ивановну и, пожалуйста, не беспокойтесь — я не один. Есть у меня друзья, товарищи.

Похороны состоялись во вторник. За гробом Лидии Гавриловны шли не только преподаватели педагогического института, но и студенты. Музыка, десятки венков. Венок несли и мы с Оксаной.

«О чём сейчас думает Оксана? — пыталась я угадать. — О том, что сразу же вслед за нами кинулась сюда, чтобы не оставить любимого человека одного в беде, а он открыто отстраняет её руку помощи? А может, она не теряет надежды, надеется, что Трофим Иларионович, оставшись совсем одни с мальчишкой, трезво посмотрит на жизнь, разберётся, кто ему на деле друг?»

В том, что Оксана любит Багмута сильной и бескорыстной любовью, сомнений нет. Как ей помочь, как облегчить её страдания — она, болезненно самолюбивый человек, явилась туда, куда её не звали, где её не ждут! Трудно вытеснить из сознания душевную боль неудовлетворённого стремления, по и смягчённая, ослабленная она продолжает в нас жить.

…С той минуты, как траурная процессия вступила на кладбище, Трофим Иларионович стал всё чаще и чаще прикладывать платок к глазам, а Оксана до того разрыдалась, что идущие впереди оборачивали головы, глядели на неё кто сочувственно, а кто с укором.

— Оксана, возьми себя в руки, — умоляю её. — Успокойся.

После похорон многие, в том числе Оксана, поехали на улицу Куйбышева, а я к тёте Ане, ведь там — Руслан. Мальчик ждал меня с нетерпением. Он знал, что произошло. Плача, он без возражения согласился не участвовать в похоронах. Теперь мы с ним, обнявшись, молча сидели на диване.

Руслан в те минуты думал (он мне в этом потом признался) о том, что мы с ним одинаковые, но не совсем: у него есть отец, тётя, у меня же, кроме него, Руслана, никого. А я думала об Оксане, о том, как она обрадовалась, когда после похорон к ней подошла аспирантка, сказала: «Мы вас, Оксана Ивановна, и поныне считаем членом нашего коллектива» и пригласила вместе со всеми поехать к профессору Багмуту домой.

— Оксана, потолкуй с Трофимом Иларионовичем о Руслане, — шепнула я ей, когда мы уселись рядом в автобусе.

— О чём? — взглянула она на меня встревоженно.

— Ну, как быть с мальчиком. Не забирать же его обратно, в Сулумиевку. Я занята, работа, учёба, нагрузки.

Пока я говорила, Оксана смотрела на меня с нарастающим возмущением.

— Ты серьёзно?! В такой час отказываешься?..

— Сама бы взяла.

Её лицо совсем посерело, взгляд потух.

— Ты же прекрасно знаешь… Руслан меня видеть не может! — вырвалось у неё.

— Что же будет?

— Что? — переспросила Оксана и бросила: — Будет, как было: он останется у тебя.

Кулик вернулась на квартиру к тёте Ане подавленной, раздражённой. Она как бы вскользь уронила:

— Взяла бразды правления и ведёт себя как хозяйка дома.

— Кто?! Не та, что вела под руку Багмута? На похоронах…

— Да, она.

— Такая бесцеремонная! С какой стати? Кто она вообще?

— Не знаю, — ответила Оксана, глядя в сторону.

Я не знала этой женщины, но возненавидела её не меньше, чем Оксана. «Неужели и во мне заговорило чувство ревности?» — задала я себе вопрос.