Борис Тумасов - На рубежах южных

— Митрий? — — лениво переспрашивает атаман и, оглядывая мужика, думает:

«С Федькой треба разделаться. Хай на кордон идёт. А этого, пришлого, можно к себе взять. Дарма работать будет».

— Ну что ж, — с деланным добродушием говорит атаман. — Приписать мы тебя, стало быть, припишем. А жить у меня будешь. По хозяйству мне трошки пособишь…

— Премного вам благодарен…

Баляба снова зевает и, указывая на дверь, даёт понять, что разговор закончен.

«Чегой‑то на сон клонит, к дождю, что ли? — думает Баляба, глядя вслед мужику. — Пойти отдохнуть?»

Выйдя из правления, Степан Матвеевич издали заметил Пелагею Дикуниху.

— Карга, — буркнул он, намереваясь перейти на противоположную сторону улицы. И вдруг передумав, окликнул:

— Эй, Пелагея, погоди трошки.

Из‑под низко повязанного платка Дикуниха строго смотрела на атамана, поджав губы.

— Ты чего не заходишь? — приветливо спросил Баляба. — В нужде живёшь, может, и помог бы чем. Ведь ты для меня вроде сестры…

-— Спасибо на добром слове, — холодно поблагодарила Пелагея.

— Ну, смотри, твоё дело, раз не нуждаешься. — И уже отходя, бросил: — А Федьке скоро на кордон итить, хай собирается. И так засиделся, из казака в бабу переделался…

Солнце закатилось за дальним курганом. От Кубани потянуло прохладой. Во дворах гремели подойниками хозяйки, ревели призывно коровы. На окраине станицы перебрехивались собаки.

Перейдя улицу, атаман миновал хату кума Терентия Троня. Жадными глазами пробежал по его длинному сараю. Терентий выводил коней к колоде. Степан Матвеевич даже не заговорил с ним, отвернулся от зависти.

Терентий Тронь разбогател ещё в молодости. Рассказывали, что когда‑то за Бугом, на одном украинском шляхе, проходившем мимо того села, в котором жил Терентий, ограбили почту. Указали на отца и сына Троней. Полиция долго вела дознание, но следов никаких не обнаружила. Старый Тронь умер в тюрьме, а Терентия выпустили.

Вернулся Тронь на Украину, а через год женился, купил пару лошадей, обзавёлся хозяйством и вскоре стал самым богатым.

Не доходя до своего двора, Баляба остановился у хаты вдовой казачки Лукерьи.

Оглянувшись, атаман открыл калитку, но тут его окликнула Евдокия. Только теперь Степан Матвеевич заметил выглядывавшую из‑за плетня жену.

— Ах ты, беспутный, — напала она на него. — И далась вам эта Лушка! Вроде она мёдом мазанная, что вы к ней, как мухи, липнете.

Баляба почесал затылок.

— Ну, вражья баба! И чего лаешься? Что мне, стало быть, и глянуть нельзя? Я, может, за порядком доглядаю.

— У, глаза твои беспутные, в своём дворе за порядком бы доглядал!

Где бурная Кубань изгибается дугой, у впадения в неё речушки Карасуна, в два года выросла казачья крепость Екатеринодар. За рекой, на левом берегу, — черкесская земля. Правый берег — русский, его стерегут черноморские казаки. Несут они пограничную службу от среднего течения реки, где у самого берега высится Александровское укрепление, до устья. Зорко стоят на страже казаки. На Елизаветинском, Ольгинском, Бугазском кордонах всегда готовы отразить нападение неприятеля конные казачьи сотни и отряды пластунов. В камышах, на звериных тропах, в густых кустарниках скрываются невидимые казачьи залоги. Придерживая коней, настороженно проезжают разъезды. Поперек сёдел у хмурых всадников пищали лежат. Чуть что — раздастся ли где выстрел или просигналят со сторожевой вышки, как казаки, гикнув, аллюром мчатся на выручку к товарищам.

Екатеринодарская крепость — центр Черноморского войска. Высокий земляной вал, опоясывающий её, порос колючим терновником. На валу пушки–единороги выставлены, дозорные ходят. В крепость один въезд — через обитые потускневшей медью ворота. Возле ворот караулка для пикета, рядом— приземистая пушка.

Вышел из караулки старший пикета хорунжий Никита Собакарь, лениво раскурил люльку.

Утомительно однообразно тянется в крепости время. Иной раз за целый день ни одного человека не увидишь. Кругом крепости старый дремучий лес шумит, тоску навевает. От болот смрадом тянет…

Нет, раньше у Собакаря служба веселее шла. Сколько помнил себя Никита, вся жизнь прошла в битвах и тревогах. И куда только не бросала его казацкая судьбина! Рубился с ляхами, плавал на быстрых чайках в туретчину, ходил с отрядами запорожцев на Балканы помогать единоверцам.

А новые места кубанские — коварные, обманчивые. То откуда‑нибудь из чащобы прилетит неотвратимая черкесская пуля, то сломит казака болотная лихорадка. И ещё крепость строилась, а обочь неё уже кладбище раскинулось…

Смотрит Собакарь на войсковой майдан, на деревянный храм шестиглавый, что привезли черноморцы с собой разобранным с Заднепровья. Как бы огораживая майдан, по сторонам вросли в землю десятка полтора длинных глинобитных казарм–куреней. А за крайним куренем большое турлучное здание. Это войсковое правление, резиденция кошевого атамана.

Атамана сейчас нет, и все дела за него исполняет войсковой судья.

У правления — коновязь. Подседланные кони мерно жуют сено, помахивают хвостами, звенят свисающими удилами.

Из правления быстро вышел казак. Нахлобучив папаху поглубже, подтянул подпругу, легко вскочил на коня и рысью подъехал к воротам.

— Открывай, хорунжий, срочный! — крикнул он на ходу Собакарю.

Тот быстро распахнул одну половину ворот, выпустил коннонарочного и снова погрузился в раздумье. Клубится табачный дым от старой люльки. Шарахаются от него стаи злых рыжих комаров…

«Вот немало прожил на свете, а правды ещё не видел, — думал Собакарь. — И дослужился до хорунжего, но с нуждой не справился. Сколько ни старался, так и не завёл своего хозяйства. Вся жизнь у куренного котла пролетела. А те, кто побогаче, — тем почёт и уважение. Они и от службы откупаются. Уплатят какому‑нибудь бедолаге — и тот за них отбудет положенный срок на кордоне. Эх…»

Хорунжий вздохнул, со злостью сплюнул горькую слюну, неторопливо поднялся на вал и глянул в бойницу. Вдоль узкой дороги -— гребля, пересекающая Карасунское болото, а по ту и другую стороны, на возвышающихся холмиках, разбросаны белые пятна мазанок. Строились они без всякого плана, там, где того хотели их хозяева. Задумает казак построить себе хату, подыщет бугорок на болоте, где, на его взгляд, посуше, сваи заколотит, чтоб весенний паводок не достал, — и с богом принимается за работу. Навезет казак хворосту из лесу, отурлучит, глиной плетень обляпает, и готово жилье.

В одном схожи были казачьи хаты: строились они, на случай неприятельского налёта, глухой стеной к улице, а окнами во двор. Немудреные, подслеповатые строения! Да у казака и поговорка на этот счёт: «На границе не строй светлицы».