Иван Арсентьев - Преодоление: Роман и повесть

— А что будем ставить, Станислав Егорыч? — поинтересовался Козлякин громко и бодро, почувствовав величайшее облегчение от того, что наконец избавился от распроклятого аварийного сепаратора.

— Что ставить? — переспросил Веглицкий. — Странный вопрос! Разумеется, дубль. Тащи из кладовой!

Козлякин не поверил своим ушам.

— Ка–а-ак дубль?

— Ну да! Бери второй комплект этих штампов и налаживай заново.

— Вы что?! — воскликнул наладчик в испуге и недоумении и, потрясая перед собой сжатыми судорожно руками, заметался на месте. Потер зачем‑то грязной пятерней лоб, затем уши, словно проверяя, на месте ли они? Постоял, скривив губы, опустив потерянно тучные плечи. В его серых узких глазах билось натужное желание спастись, избавиться от позора, от насмешек, но увы! Видать, сегодняшний день — самый черный день в его жизни. И вдруг «Стоп! — озарило его. — А не шутит ли Ветлицкий? Не проверяет ли на сообразительность? Ну, конечно же, разыгрывает! Как это я сразу недотумкал!» И Козлякин, с растянутыми в улыбке губами, спросил, подыгрывая в тон начальнику:

— А что изменится, Станислав Егорыч, ежели я, к примеру, сниму с себя эти штаны и надену точно такие же?

— Что? Можешь попасть ногой не в ту штанину. В этом все дело, уловил?

…Часам к одиннадцати ночи второй комплект стоял на прессе. Козлякин налаживал так тщательно, так старательно, что рекордного времени, разумеется, не показал. Ветлицкий этого и не требовал, наоборот: помня, что больше всего промахов допускается при спешке, не понукал его, а штампы все проверил лично.

На рабочем столике, загроможденном инструментом, миниметрами, индикаторами, лежал атлас чертежей штампов. Ветлицкий листал его и, как въедливый контролер, проверял размеры каждой детали.

Работая на Волжском станкостроительном заводе, Ветлицкий довольно смутно представлял себе штамповку. Слово «штамп», в обиходе, нехорошее слово, ругательное. Все надоевшее, множество раз повторенное, приевшееся, презрительно называют «штампом», но коль дело касается механики, тут извините! Понятие «Штамповка» не только самый передовой, самый выгодный технологический метод в массовом производстве, — это еще и ритм! Это великое свойство, присущее самой жизни вообще, ибо ритму подчинено все, начиная с пульсации электронов и кончая наивысшим чудом природы — пульсацией человеческого сердца. Ритм — накопление и отдача, прием и отправление, ритм — единство противоречий, чертовски упругая и бесконечно многообразная форма бытия.

По мере того, как Ветлицкий все глубже вникал в невеселые дела участка, его понимание практической штамповки претерпевало серьезные изменения. Поставив диагноз десятку застарелых болезней немочного участка «грохачей», он не нашел в патентованных средствах, из тех, что рекомендовал НИИ, ничего, что исцелило бы производство от хронических недугов. Никаких действенных лекарств не существовало, оставалось одно: рано или поздно приступать к болезненным «хирургическим» вмешательствам. И все же Ветлицкий не думал, что эта пора наступила так скоро.

А сегодня обстоятельства вынудили его пойти на рйсж, поставить на карту все, что было приобретено с таким трудом, что было достигнуто в течение прошлых месяцев.

Вызов был принят не лично от Зяблина, а от всех носителей консерватизма и рутинерства, от поощрявшейся на заводе нравственной инертности.

Опасность поражения обостряет восприятие. Не сорваться, не повторить судьбу предшественников, начальников–эфемерид, кончавших плачевно свое кратковременное правление. Но что делать, если нет ни малейших проблесков успеха? И вдруг, явь это или сон? Козлякин отштамповал деталь, годную по всем параметрам! После того, что уже было и что пришлось пережить, Ветлицкий не поверил в такую удачу, схватил сепаратор, бросился к приборам. Проверил раз, второй и подпрыгнул от радости — все правильно!

Оставив Козлякина доналаживать автоматическую грейферную подачу, — дело, не требующее мозговых усилий, — Ветлицкий направился сообщить диспетчеру по телефону о том, что лихорадившие завод детали часа через полтора–два начнут поступать в ОТК.

— К утру засыплем сборку, — не удержался он, чтобы не похвастать, и возвратился в пролет в отменном настроении.

Козлякин все еще ковырялся в грейфере, подгонял и привинчивал подающие щечки. Слева за проходом рассыпались мелким стрекотом прессы–скороходы, справа тяжело бухали стотонные «Лоренцы», но Ветлицкий в эти минуты был глух и безразличен к ним. Другое дело, когда к металлическому грому, потрясавшему здание, прибавился барабанный стук «Кирхайса», ползун которого с восемью штампами мерно заходил вверх-вниз, он встрепенулся и посмотрел на часы.

«Итак, порядок. «Король» Зяблин развенчан навсегда и будет посрамлен перед народом».

В это время девушка–контролер ОТК подошла к Козлякину и что‑то прокричала ему на ухо. Тот остановил пресс, подошел недоверчиво к прибору, почесал затылок, развел руками и кивнул в сторону Ветлицкого. Девушка направилась к нему.

— Что случилось? — спросил он.

— Все то же… Брак.

— Не может быть! — воскликнул он. — Я только что сам проверял, детали годные. Вот! — вытащил он из кармана деталь и бросил на Козлякина короткий злой взгляд.

Подошел к прессу, отстранил рукой наладчика, присел на стульчак, потряс головой. Все в нем кипело. Вздохнул с досадой. «Опять на этом же месте…» Взял штангу управления, подергал короткими рывками, поднял ползун в верхнее положение, пощупал деталь в подающих щечках. Нет, не корежит, обжим нормальный. А может, деталь уродует толкач сбрасывателя? Проверил, медленно опуская ползун, толкачи и ролики. Все правильно. Отштамповал сепаратор, оглядел со всех сторон, как ювелир драгоценность, установил на приборе для проверки.

— Деталь отличная, — заявила девушка–контролер.

— Долби! — благословил Ветлицкий Козлякина.

— Брак… — сказала через минуту девушка–контролер.

— Тьфу! — выругался Ветлицкий.

И действительно творилось что‑то невероятное, необъяснимое. Одна деталь хорошая, вторая — хорошая, третья — плохая, четвертая опять нормальная, затем опять брак.

Когда до конца второй смены оставалось меньше часа, из сборочного цеха явился на разведку мастер. Ветлицкий отвернулся, сделав вид, что очень занят. И то сказать, наобещал диспетчеру сорок коробов. «Засыплем сборку!»

Козлякин вздыхал с убитым видом:

— Подкузьмил, что надо, дорогой учитель, черт бы тебя подрал!

— При чем тут Зяблин! Я тоже грешил на него, потому и заставил тебя наладить новый комплект штампов, — огрызнулся Ветлицкий раздраженно. — Видать по всему, здесь что‑то другое… Могли инструментальщики подсунуть нам халтуру?