Владимир Петров - Дознание

— Теперь страви правый! Вот так. Стоп! Перекур.

Ламанов вернулся. С минуту оба молчали. Наступившая тишина обескуражила Хабалова. Недавний шум, грохот дизелей, казалось, разделял их обоих, и отсутствие искренности, пустячность их разговора не бросалась в глаза, в какой-то мере даже выглядела естественной.

И вдруг разом все обнажилось, словно со всего окружающего сдернули невидимый покров.

Запахло теплым сосновым лапником, доносилось стеклянное дзеньканье хлопотливых синиц из прибрежного лозняка, даже явственно послышалось журчание воды, ручейками вытекавшей из силовых отсеков пусковой установки.

Как вести себя с капитаном Ламановым? Сказать о своей роли военного дознавателя или пока умолчать об этом?

Да и о чем говорить, о чем расспрашивать, когда и так все ясно. Вот он перед ним, капитан Ламанов, виновник происшествия, вот злополучная пусковая установка, и вот мост, с которого она рухнула в позапрошлую ночь. И причина понятна: осела, развалилась одна из свай, если говорить точно, левая, ближняя к берегу. Сейчас сваю заменяют: трое солдат во главе с бородачом, вероятно, местным деревенским плотником, уже подвели под мост новый, наспех просмоленный кедровый столб. Непонятно только, как они будут забивать сваю в грунт…

— Я вам, кажется, помешал?

— Почему? — удивился Ламанов.

— Ну этот устроенный перекур.

— Ах, перекур! Нет, я объявил его законно. Согласно распорядку. Час работы — десять минут отдыха. Соответственно.

Аккуратность, соответствие — вот что было главным в Алеше Ламанове, — Хабалов наконец-то вспомнил. Вспомнил его пристрастие к различного рода графикам и распорядкам, которые он развешивал над койкой, стремление к «единому ранжиру», «к соответствию», критерии которого были известны только ему самому. Он не любил и не умел лгать, А если, случалось, обстановка принуждала его к неискренности, он испытывал настоящее душевное смятение, и смущение с головой выдавало его.

Интересно бы знать: что сейчас испытывает Ламанов, почему то и дело отводит взгляд?

Правда, весь ход, и тон, и атмосфера этого разговора неискренни донельзя, и виноват в этом, пожалуй, Хабалов, оказавшийся в положении гостя с камнем за пазухой.

— Да, неприятная история… — Хабалов стыдился фальши в собственном голосе. — Как же ты так просчитался, Леша?

— Бывает, — Ламанов пожал плечами, вприщур поглядывая на реку. — Мост подвел. С виду-то ничего: рассчитан на совхозные пятитонки. Да и мои должен был выдержать. Несколько тягачей с пусковыми прошло, а под последней… завалился.

— Несколько?

— Ну да.

— А я думал, под первой. Сразу.

Ламанов даже покраснел от досады, видно, вспомнил суматоху ночного происшествия. Легко представить его положение — командира колонны в ту тревожную минуту: надсадный рев тягачей, остерегающие крики, треск рухнувшего моста… Хорошо хоть люди не пострадали.

— А что говорят об этом в штабе? — спросил Ламанов.

Хабалову вдруг сделалось стыдно. И за себя, за свою нелепую увертливость, и за Ламанова. К черту всю дипломатию, все это словесное фарисейство!.. Никакой игры, только открытая и честная прямота!

— В штабе считают, что дело серьезное, — Хабалов каблуком вдавил сигарету в песок, поднял голову и прямо посмотрел в серые ламановские глаза. — Серьезное. Потому и назначено расследование. Я послан сюда как военный дознаватель.

— Ты?!

— Да, я.

— Что ж ты сразу не сказал?

— Разве официальное представление обязательно?

Уловив перемену в лице капитана, Хабалов огорчился: напрасно он тянул, надо было идти с открытым забралом. Сразу же сказать, зачем сюда приехал. Для Ламанова это теперь типичное «несоответствие». Наверняка станет подозревать в хитрости. И попробуй его разубеди.

— Так что ты мне расскажи, Леша. В общих чертах.

Теперь и у Ламанова — ни тени смущения. Обычный прищуренный взгляд, обычная рассеянная полуулыбка, за которой непробиваемое упрямство. Кому другому, а уж Хабалову это было давно хорошо известно.

— А чего, собственно, рассказывать? В рапорте все изложено подробно.

— В каком, в твоем рапорте?

— Нет, в рапорте командира дивизиона. Майора Сизикова.

— А ты его читал?

— Просматривал. Командир показывал.

«Ну конечно, — вяло подумал Хабалов. — Может быть, они даже писали рапорт вдвоем. Во всяком случае, вместе уточняли формулировки. И теперь Ламанов ни на йоту не отойдет от написанного, можно не сомневаться».

Жаль, что все получилось так нескладно. Пожалуй, не стоило сюда заворачивать, а следовало начинать с приезда в городок, с официального представления командиру.

Подошел солдат, крепкий, коренастый парень с сильными, узловатыми рабочими кулаками, которыми он, остановившись, старательно хлопнул по бедрам.

— Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу капитану?

— Обращайтесь.

Повернув голову к Ламанову, солдат доложил:

— Так шо порняки готовы, товарищ капитан. Пидсохлы.

— Чего же ты их не принес?

— Та неудобно ж… — солдат покосил глазами на Хабалова. — Як кажуть, це будэ неделикатно. А навколо костра пенечек имеется. Поки вы будете переобуваться, мы и сапоги трохи пидсушим. Ото ж буде гарно.

— Ладно, — сказал Ламанов. — Сейчас приду. Вы сами-то прогрейтесь с Ереминым как следует. Соответственно.

Глядя вслед солдату, Ламанов задумчиво произнес:

— Отличные хлопцы. Больше часа вдвоем в воде пробыли. Ныряли несколько раз, пока тросы зацепили. Между прочим, вода плюс семь выше нуля. Ободряющая вода. А ты говоришь, расследование.

— Ну ладно, Леша. Я, пожалуй, поеду. Вечером встретимся, поговорим.

Ламанов хмуро усмехнулся.

— Как прикажете.

Ефрейтор-шофер протянул Хабалову пилотку, в которой была добрая пригоршня сочно-белых луковичек.

— Угощайтесь, товарищ майор! Кандык, наш таежный деликатес. Вкусная штука, к тому же здорово укрепляет нервную систему, врачи говорят. Это я на косогоре накопал. Вон его, кандыка, целые заросли. А я корешки — в пилотку, а цветы заместо подарка.

Слева от ветрового стекла, под проволочкой, куда шоферы обычно засовывают путевой лист, торчал букетик лазорево-белых цветов.

— Для кого же это? — спросил Хабалов.

Ефрейтор ухмыльнулся, вкусно похрустывая луковичками кандыка (Хабалову они не понравились — очень уж приторные).

— Для Капитолины. Есть тут одна девушка в сержантском звании. Да вы не улыбайтесь, товарищ майор, не то думаете. Нет. Просто она сегодня дежурит на КПП. А уж въедливая, не дай бог! Лучше с ней не связываться. Вот только одно и признает — цветы. Характером сразу как-то смягчается.

— Ясно, — сказал Хабалов. Нагнувшись к колесу, обстучал о ребристый скат грязные подошвы сапог, потом еще раз поглядел в ложбину, на мост. Вздохнул, усаживаясь на сиденье. — Все ясно… Поехали.