Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

Все это я понимал, но все-таки не мог удержаться от смеха, вспоминая его телефонограмму.

"Бригада из шести человек"!.. Шестеро-то нас шестеро, седьмой дядя Касым — возчик. Четыре женщины, я и Гыразлы-ага. Старика председатель дал нам в придачу, чтобы берег имущество, кипятил чай, готовил кое-какую еду и, главное, — председатель не раз подчеркнул это — следил, чтоб никто не обидел девушек.

Мы замолчали сразу, как выехали из села. Арба, влачимая двумя волами, неспешно громыхала по дороге вдоль берега большого арыка, и я с каждой минутой все отчетливее ощущал, как отмерзают у меня на ногах пальцы, иногда мне казалось, что их уже просто нет. А ведь чарыки у меня что надо. Вчера отпросился пораньше и весь вечер латал их. И портянки крепкие, братова жена отдала мне на них совсем еще целую полотняную рубаху. Я подыхал от холода, но даже виду не подавал: я, бригадир, руководитель, разве я могу обнаружить слабость перед женщинами? Как я взялся за уши, как стал их тереть, не заметил. Заметил лишь, что Тулпар сочувственно смотрит на меня и улыбается своей мягкой, чуть смущенной улыбкой.

— Надо же чем-нибудь заняться… — небрежно бросил я, продолжая потирать уши: раз уж засекли — все равно! Я даже усмехнулся, но мне хотелось не усмехаться — реветь!.. Да, да, реветь! Реветь от слабости и бессилия. Все-таки близко у нас расположены смех и слезы; только что я хихикал, вспоминая рапорт председателя, а сейчас отворачиваюсь от Тулпар, чтоб она не заметила, что глаза у меня наливаются слезами.

Все мы сидели спиной к резкому обжигающему ветру, только Касым-ага вынужден был подставлять ему лицо. Если он хоть на минуту опускал длинную хворостину, которой погонял волов, те сразу сворачивали в сторону — поискать у придорожных кустов чего-нибудь съедобного.

— Чего притихли? — Касым-ага обернулся к нам. — Поболтали бы, всё веселее!..

— А нельзя хоть чуть-чуть скорее? — не отвечая ему, спросила Халлыва.

Касым-ага успел уже сунуть под язык щепоть жевательного табака, а потому отозвался не сразу.

— Нельзя, милая, — сказал он, сплюнув табак. — И так на третьей скорости жму.

— Чего жмешь? — не поняла она.

— Третью скорость! Больше не могу.

— Плохи твои дела! — Халлыва подмигнула прижавшейся к ней Маман. — Если так только можешь жать, значит, устарел Касым-ага!

— Хватит! — обрезала ее Тулпар. — Лучше уж молчать!

— Эх, девушки! — Халлыва вздохнула. — Привыкать надо. Там не такого наслушаетесь! Уж если на месяц из дому решились! Так, что ли, Аксолюк?

— Не знаю… — Аксолюк поежилась. — Я вот думаю, пропадем мы сегодня ночью! Окоченеем!

Халлыва усмехнулась.

— Рядом такой молодец, — она кивнула на меня, — а ты — окоченеем!.. Неужто не согреет? Как, Тархан-джан, справишься?

До Аксолюк, как всегда, не сразу дошла эта грубоватая шутка. Потом ее большое полное лицо стало мрачным, как сегодняшняя погода, и она, мельком взглянув на Тулпар, сердито бросила:

— Сама спи с чужими мужиками!

Маман прыснула, и Аксолюк, решив, видимо, что удачно обрезала Халлыву, добавила:

— А если он тебе молод, вон Гыравлы-ага или Касым-ага! Любого бери! Ха-ха-ха!..

Гыравлы-ага, до тех пор сидевший тихонько, пригревшись под тулупом, заерзал всем своим сухоньким телом, и из-под тулупа, словно из подземелья, послышался сдавленный кашель.

— Вот! — Маман усмехнулась. — Вам только бы шуточки шутить, а человек обеспокоился. Решил, и впрямь зададите ему задачу!

Гыравлы-ага высунул из тулупа голову и засмеялся, не переставая кашлять. Смех у него был сиплый, как шипение закипающей воды.

— Касым! Останови, ради бога! Подперло… Останови, говорю! Осрамишь на старости лет! Трудновато в мороз этакие дела справлять, а что поделаешь? Останови, тебе говорят!..

Волы стали, и старик кряхтя сполз с арбы.

— Ну, — Касым-ага повернулся к нам, — давайте перекур делать — пять минут! У кого ноги затекли, у кого поясницу ломит — размяться можно! А замерзли, разводи костер — погреемся малость!

Все мигом соскочили с арбы. Вскоре сухие сучья громко трещали в костре, и рыжие языки пламени высоко вырывались вверх.

И снова поскрипывает арба, и все молчат, никому не хочется ни шутить, ни разговаривать.

— Тесно, что ли, Гыравлы-ага? — спросил я, заметив, что старик беспокойно возится, словно устраивается удобней. — Может, подвинуться?

— Не в том дело… Продрог, как из тулупа своего вылез! Вроде бы и опять закутался, а тепла того нет, ушло…

— Тепло ушло! — не поворачиваясь, отозвался Касым-ага. — Скажи лучше, время наше с тобой ушло!.. Ты как, дожил до возраста пророка?

— Скажешь тоже! Пророку-то шестьдесят три было?

— Да.

— Ну это я еще когда перевалил… По второму кругу пошел. А вот отпраздновать не пришлось.

— Чего ж так? Овцы не нашлось — прирезать? На тот свет думаешь скотину забрать? Никому еще не удавалось. Так что не скупись, Гыравлы, вон на тебе какой грех. Возраст пророка не отпраздновал!..

— И чего это ты, Касым, богача из меня строишь? Откуда у меня скотина — праздники всякие устраивать? Каких-нибудь пять мешочков зерна…

— У тебя? Да я голову дам на отсечение, у тебя овец десятков пять! Корова с теленком! Верблюдица с верблюжонком!.. Что, не так?

— А уж ты хочешь, чтоб совсем ничего не было?.. — неопределенно ответил Гыравлы-ага и закашлялся. Кашлял он долго. Потом сказал: — На развод-то должен я скотину иметь?

— Ничего себе — развод! — хохотнул Касым-ага. — При таком богатстве по теперешним временам не то что рождение справить — жену молодую заиметь можно! Неплохо, а?.. Сидел бы сейчас у теплого очага, молодая кости бы твои разминала, чайку зеленого заварила бы!.. Не было б у тебя этого поганого кашля…

У Гыравлы-ага вспыхнули было глазки, но он тут же вздохнул и закашлялся.

— Старый греховодник! — сквозь кашель выдавил он. — И не совестно говорить про такое?

— Так ведь я не девушку тебе прочу. Вдову возьми. Какие есть вдовушки — загляденье! Гноишь добро, а мог бы за это свое богатство с такой красоткой услаждаться!.. Жадный ты, Гыравлы. Такой жадный!.. Вот едешь на хошар, нет того, чтоб барана в арбу сунуть — подкормить женщин, бедняг. На джугару надеешься, что от колхоза положена. Взял бы барана, и тебе хорошо — грех с души, и они, бедные, сыты были бы!..

Гыравлы-ага не ответил.

— Беда!.. — Касым-ага сокрушенно покрутил головой. — Сколько раз зарекался не судить, кто годами старше. А не могу, терпения не хватает!

— Чего это ты про нехватки завел? Или взаймы хочешь? Нет, Касым, хоть на богатстве моем ты и обсчитался, но насчет праздника я согласен: надо справить — как-никак возраст пророка!.. Вот вернемся, буду барака резать! Точно тебе говорю — прирежу.

— Если кашу с бараниной, на всех, может, хватит… — мечтательно сказала Аксолюк.