Музафер Дзасохов - Весенние звезды

Одна сторона дома у нас покрыта камышом, и там почти не течет. Надо и другую половину накрыть плотным слоем. Но времени никак не выберем. Дзыцца некогда, она целый день в поле.

— Над Хадахцыко смеялись, — Дзыцца разговаривает сама с собой, — а ведь у него другого выхода не было.

Это она про соседа. Самый работящий человек у нас в селе. Днем и ночью в поле. Куда бы ни послали работать — идет. Так и привыкли посылать его на самые трудные участки. В прошлом году, весной, пришел он как-то в правление колхоза. Сидит, ждет. Народу собралось много. Один просит телегу, другой — лошадь, третий — борону. А когда стали расходиться, Хадахцыко подошел к председателю и громко, чтобы все слышали, сказал:

— А мне на завтра отдай меня самого!

Все засмеялись. Председатель было рассердился. Но увидел, что люди смеются, тоже скривил рот — так он всегда делает, прежде чем засмеяться.

Дзыцца недаром о Хадахцыко вспомнила. Боится, что не отпустят с работы. А самовольно уйти нельзя. Да кроме того, надо подумать, на чем привезти камыш. Срезать его нетрудно, но если председатель не даст лошадь, то камыш там и останется, а то и вовсе его кто-нибудь увезет.

Дзыцца мечтала о таком вот солнечном дне, как сегодня. Нам дали повозку и двух коней. Мы бы выехали пораньше, да пока искали председателя, солнце поднялось уже довольно высоко. Мы ходили к председателю еще вчера, но он велел прийти утром. А пока он писал записку, да пока мы искали повозку, время-то и ушло.

Дзыцца волнуется:

— Гони быстрее!

Я натягиваю вожжи, и кони прибавляют шагу. Но ненадолго. Опять еле плетутся. Обижаться на них нельзя — каждый день они у разных людей. Кто-то их, наверно, и бьет, кто-то старается нагрузить сверх силы. А кормят когда придется. Вот они и стали какими-то вялыми, безразличными. Жалко мне их. Скотина должна быть в заботливых руках, и чтоб хозяин у нее был один.

Вот и речка. Теперь нужно повернуть к северу. Я отпустил вожжи: здесь крутой спуск, кони хотят или нет, а побегут.

— Вон наша землянка, — говорит Дзыцца, показывая на тот берег речки. — Не помнишь? Мы там жили, когда фашисты пришли.

Как же я сам-то не увидел ее?

— Конечно, помню! — ответил я. — Около нее курган небольшой.

— Это отсюда небольшой, а так он огромный. Я нарочно выбрала место около него, тут легче спрятаться.

С нашей улицы многие тогда жили у речки. Немцы не пускали нас в дома, пришлось здесь устраиваться, вырыли себе землянки. Но немцы и тут покоя не давали, устраивали по ночам обыски. А однажды появились вечером. Земля здесь мягкая, мы и не услышали, как они подошли. Вдруг застучали в дверь, подняли шум. Дзыцца открыла. Теперь куда ж денешься? Не открыть нельзя.

Как вошли, так и стали шарить по углам. Дзыцца спрятала нас всех троих за спину и только смотрит на них. Фашисты все обшарили, даже постели перевернули. Видно было, что они недовольны: не нашли ничего стоящего. Но вот один из них направил луч фонаря на стену. А там Дзыцца устроила нишу для посуды и продукты тоже там прятала. Немец сорвал занавеску, и так резко он ее рванул, что концом задел Дзыцца и чуть не уронил лампу. Зазвенели ложки, тарелки. Немец увидел две банки варенья, внимательно их разглядел и передал другому. И пошли к дверям, о чем-то разговаривая по-своему.

«Чтоб вы сквозь землю провалились!» — крикнула им вслед Дзыцца, закрывая дверь…

Ехать осталось недалеко. Я начал тревожиться. А вдруг кто-нибудь увез наш камыш, который мы вчера заготовили? Но неужели у кого-нибудь рука на это поднимется? Хотя, вору все равно, вор никого не пожалеет… Скорей бы добраться до тополей. А там уже рядом…

— Вон наш камыш! — обрадовался я, увидев связки.

Я остановил повозку. Дальше ехать нельзя — завязнешь в трясине.

— Давай сюда перетаскаем. — Дзыцца показала на ровную луговинку рядом с повозкой. — Может, все за один раз увезем. А то когда нам еще дадут лошадей!

Мы начали таскать камыш. Дзыцца захватывает сразу три связки, а я только две. Но все же стараюсь. Я не могу захватить их как следует, они рассыпаются, и я злюсь. Пот с меня льет ручьями.

— Не торопись, — сказала Дзыцца, — бери по одной.

А мне досадно, что я не могу справиться с камышом и что Дзыцца видит это.

Возле повозки уже выросла целая гора связок. Теперь надо грузить. Но ясно, за один раз не увезти. Дзыцца не зря волновалась. Что делать? Оставить половину здесь? Увезут…

Вдруг послышался какой-то шум, шорох. Откуда-то появилось целое стадо овец.

— Здорово, джигит!

Я вздрогнул и обернулся. Это наш колхозный чабан Гажмат. Чего я испугался, и сам не знаю.

— Что ты здесь делаешь?

— За камышом приехали.

Дзыцца кинула в кучу последние связки, подошла к нам, поздоровалась с Гажматом.

— Помочь вам погрузить? — спросил Гажмат.

— Сказать по правде, я в этом деле не сильна. Но ведь и овец нельзя оставить без присмотра…

Гажмат снял камзол, кинул его на ивовые кусты и сказал, берясь за вилы:

— Казбек, последи за отарой, а то овцы разбредутся.

— Иди, иди! — крикнула мне Дзыцца.

Я взял посох Гажмата и пошел за овцами. Нет, я бы не смог стать пастухом. Мы своих овец пасем по очереди. Мне пасти приходится два раза в год, так я и от этого устаю! А Гажмату — как ему не надоедает каждый день ходить за ними? Привык, наверно. Правда, он иногда и рыбы половит, и ружье у него всегда за спиной — зайцев стреляет. Когда он пригоняет отару в село, мальчишки выбегают ему навстречу — посмотреть, принес он с собой что-нибудь или нет? Спрашивать не решаются, только тихонько заглядывают сзади в его сумку. Увидят зайца и начнут от радости прыгать вокруг Гажмата, будто и они тоже с ним охотились. А когда Гажмат убивает лису или другого зверя, чье мясо несъедобно, об этом никто не знает, он снимает шкурку, кладет в сумку и туго завязывает ее. А уток обычно привязывает к поясу. И когда он шагает, утки раскачиваются, будто хотят взлететь.

Гажмат искусный рыболов. На крючок ловит. В Куыройыдоне. И как ему удается поймать форель в этой родниковой воде? Ведь в самых глубоких местах вода прозрачная, как слеза, леску видно. Я знаю, как трудно поймать форель в такой прозрачной воде, а Гажмат ловит!

Я оглянулся. На повозке уже целая гора. А наверху — Гажмат. Увязывает воз.

Я повернул овец и медленно погнал их обратно. Мне стал слышен разговор Дзыцца и Гажмата.

— Я не очень надеюсь… — говорит Гажмат.

— Ничего, все будет хорошо, — успокаивает его Дзыцца.

— Но ведь я все слова забываю, когда нужно сказать…

— А ты как думал? Если бы так просто было засватать такую гордую девушку, как Жамират, она бы уже давно вышла замуж. Но если очень постараешься, все будет хорошо.

— Не знаю, как с ней и заговорить об этом… Да еще, кажется, Маирбег хочет посвататься к ней.