Музафер Дзасохов - На берегу Уршдона

У них большой сад, и все яблоки зимних сортов. У людей уже яблоки кончились, даже сухих не осталось, а эти только открывают свои кладовые. За деньги не продают — на кукурузу меняют. Два початка берут за одно яблоко! И детей своих заставляют торговать. Так из года в год и наживаются. Поглядите на них: дом кирпичный огромный построили, крыша черепичная.

До войны во всем селении было только три кирпичных дома. Один из них — наш. Его Баппу сам построил.

Больше всех порадуется за меня мать Гадацци, старая Кыжмыда. Сколько раз она спрашивала:

«Солнышко мое, и долго еще тебе в нашу школу-то бегать?»

Я говорил: два года. Потом: в этом году в Джермецыкке буду учиться. Но старушка всякий раз забывала. И опять спрашивала…

Сегодня увидел ее и сам сказал:

— Бабушка, а я через четыре дня уже в Джермецыкке буду учиться!

— Хорошо, солнышко мое, хорошо — похвалила Кыжмыда. — Наш маленький мальчик тоже там учился, ынжынер стал.

Своего младшего Кыжмыда все еще называет «маленьким мальчиком». Он не вернулся с войны. Дзыцца говорит, что он самый достойный из их семьи.

— И вот что хочу тебе наказать, — продолжала Кыжмыда, — газеты читай, не ленись. Умным будешь! Наш маленький мальчик, ой, сколько газет получал! Бывало, читает, читает… Кушать забывал.

Теперь по утрам мне рано вставать, чтобы успеть в школу. Не могу дождаться, когда пройдут эти четыре дня. Иду куда-нибудь и вдруг вспомню: четыре дня осталось! Неужели только четыре? Верю и не верю.

Все предметы будем проходить на русском языке. А до сих пор все было на осетинском. Ох и трудно будет, наверно! Но ничего, другие-то учатся. А чем я хуже?

Как легко дышится после дождя! И траве и деревьям тоже легче дышать — умытые, чистые. Ласточки вылетели из гнезд. С тонким свистом разрезают крыльями воздух… А радуга растаяла. Смотрю в небо, на стремительных ласточек, на деревья, на луг, на реку, и все мне удивительно и радостно — сам не знаю отчего. Как упруго шуршит и постреливает мокрая трава под ногами, как весело идти! Все звуки кажутся песней. Ласточки, затеявшие в воздухе быструю карусель, — поют! Поет река, поет теплая земля, небо с редкими облаками… И мне хочется петь.

Вот и настал этот день! Провожая меня, Дзыцца вышла на улицу.

— Да будет счастливой его дорога! Помоги ему, святой покровитель мужчин! [11] Покровитель мужчин — святой Георгий. По обычаю, женщине не полагается произносить его имя. — тихо проговорила мне вслед.

За домом Гуашша я прибавил шагу и даже расправил плечи. Дзыцца то и дело мне говорит, что сутулюсь. И я выпятил грудь и развернул плечи. Вот так и шел нашей улицей — как солдат.

Спина скоро заныла от напряжения. Я сбавил шаг и пошел, как всегда ходил. В конце улицы оглянулся. Дзыцца все еще стояла у ворот. О чем она думала? Может, вспоминала Баппу? Когда Дзыцца обидится или рассердится, то говорит мне с укором:

«Если бы Баппу на тебя посмотрел!..»

Кто знает, может, ей хочется, чтобы Баппу сейчас увидел меня таким? Спросить Дзыцца — не ответит. У нее не в обычае хвалить своих детей. Да и что такого во мне, чем Дзыцца может похвалиться?

Вот и крайний дом позади. Отсюда уже тропинка бежит вдоль берега к далекому мосту среди пней и низкорослого кустарника. Уршдон каждый год меняет русло. Говорят, что надо бы построить мост между нашим селом и Джермецыкком, да только говорят. Одному Гадацци выгода. Вам надо на тот берег? Пожалуйста! Привезет спиленный тополь, перекинет через речку, только заплатите… В половодье бревно уносит. Значит, опять Гадацци не внакладе.

Зимой совсем плохо. Бревно осядет, его не видно. Что по ледяной воде идти, что по нему. А в суровые зимы перебираются по льду. Но такие зимы редко бывают. Ударит мороз, а следом оттепель… Висячий мост слишком далеко, и многие переходят по воде — а что делать! Ладно бы только сами переходили, так друг друга переносят: сегодня один кто-нибудь, завтра очередь другого… Ходит человек в ледяной воде — долго ли заболеть!

А в это время мост еще крепко держится: угомонился Уршдон. Как говорится, и травинки не вытащит из бараньего рта…

Я остановился на середине моста и стал смотреть на реку. Ниже по течению Уршдон разделился на несколько рукавов. Не захотел бежать меж двух берегов, прорыл новые русла. Может, так ему быстрее течь? Или отделившиеся протоки думают в одиночку дойти до моря? Но пробежали немного и опять слились. Попали в объятие матери, как провинившийся ребенок. В одиночку, своими слабыми силами к морю не пробиться. Либо на полпути иссякнуть, либо вернуться в общее русло.

Уршдон — значит белая река. А она бледно-зеленая. Разве и есть что белое, так это галька на обоих берегах. Сразу за мостом берега особенно широкие. Обычно самые ожесточенные схватки между нашими и ребятами из Джермецыкка происходили здесь. Они на том берегу, мы на этом. Настоящие сражения устраивали. Главное оружие — праща. Камней по берегам сколько хочешь!

Может, кто из вас не слышал о праще, а в нашем селении знают все — от мальчишки до старушки. Если взрослый увидит тебя с пращой, лицо его потемнеет от гнева и пращу он немедленно отнимет. Потому что никому не нужно объяснять, что с пращой идут на берег Уршдона. А какими возвращаются, все видят своими глазами: идут, хромая, головы перевязаны, кровью вымазаны.

Мне почему-то кажется, что пращу придумали мальчишки нашего села, потому что гости — ребятишки из других сел — о ней не ведали. Зато когда шли с нами на Уршдон, очень хорошо узнавали, что это такое.

А может, мальчишки из Джермецыкка придумали пращу, уж очень здорово ею владели.

Чем хороша праща? Во-первых, камень далеко летит, а во-вторых, можно увернуться от удара.

Кому удается пробраться на другой берег, тот победитель. И еще одно правило: все знают линию, переходить которую опасно…

Двор джермецыкской школы-десятилетки зарос травой. Все лето пустовал. Школа одна на три села. Обязательно появятся новые знакомые, новые друзья. Я знаю, что многие из девушек нашего села, которые здесь учились, повыходили замуж за ребят из Ахшаришара, что радом с Джермецыкком. Почему-то все красивые девушки перебираются в Ахшаришар… В шутку ли, всерьез, но говорят, что если так будет и дальше, то в нашем селе одни парни останутся! Ахшаришарцы смеются: вот и рыжий Канамат в своем селе не нашел невесты, ни одна ему не подошла. Так он к нам пожаловал. Шутки шутками, а интересно: неужели наши ребята хуже ахшаришарцев?

За парту меня посадили с русским парнем, и мы с первого дня подружились. Курчавый такой и очень вежливый. И неразговорчивый. Скажет слово и замолчит. Больше всего меня удивило, что все его по-разному называли: кто Сашей, кто Саней, кто Шурой. А учителя — Александром. Правда, и у наших мальчишек бывает по два имени. Мать называет одним, ребята другим, по-своему. А чтоб сразу три и даже четыре — ни у кого. К моему соседу по парте, Хапренину, обращались как кому вздумается. И он не обижался. Будто так и надо. Попробуй назови кого-нибудь из наших по-уличному! В драку полезет. Как не разозлиться, если тебя все время «Цымара» да «Цымара» кличут?! А «Цымара» — это «болото».