Дмитрий Евдокимов - За давностью лет

«Дело Ющинского.

Темные силы реакции всеми мерами стремятся затемнить народное сознание и направить народное недовольство по ложному пути, а излюбленным средством для этого у них является возбуждение национальной ненависти и травля так называемых инородцев, которые будто бы мешают жить русскому народу. Но, призывая к еврейским погромам, к разгрому Финляндии, обузданию поляков и проч. во имя будто бы блага русского народа, все эти истинно русские Марковы, Замысловские заботятся главным образом о том, чтобы согнуть в бараний рог этот самый возлюбленный ими русский народ.

Эта политика натравливания и разжигания зверских инстинктов особенно тяжело обрушивается на еврейский народ, который подвергается последние годы систематическим бесчеловечным гонениям, преследованиям, издевательствам. Но нашим людоедам в „Союзе русского народа” всего этого мало. Чем безнадежнее становится их дело в стране и в народе, тем сильнее чешутся у них руки устроить погром. С этой именно целью было создано ими так называемое „дело Ющинского” в Киеве.

Что такое это дело Ющинского? Воровская шайка, желая избавиться от свидетеля, зверски убила мальчика Ющинского.

Этим делом темные силы воспользовались, чтобы пустить в ход мрачную средневековую легенду о религиозных убийствах и об употреблении евреями христианской крови, обвинили в убийстве Ющинского ни в чем не повинного еврея Бейлиса, который томится в тюрьме под тяжким обвинением, и подняли погромную агитацию. Ими были пущены в ход все силы, связи, влияния, чтобы добиться обвинения Бейлиса в ритуальном убийстве и не допустить раскрытия истины. Уже шли приготовления к суду. Черносотенцы спешили с этим делом и с нетерпением ждали, что будет осужден этот русский Дрейфус, а вместе с тем раздастся дикий призыв „бей жидов”.

Не только в России, но во всей Европе и во всем цивилизованном мире дело это вызвало глубокое возмущение всех мыслящих людей, которые адресами и резолюциями протестовали против кровавого навета на еврейский народ, считая это оскорблением цивилизации.

Но гнусная выдумка их и обвинение невинного были так явны, все дело было шито такими белыми нитками, что истина должна была раскрыться.

Как ни старались „союзники”, как ни усердствовал Замысловский, их адский план не удался».

— Какая жуткая история! — вздрогнула Лариса.

— Процесс нал Бейлисом отнюдь не был случайностью, — пояснил Максим Иванович. — Подавить революционное движение любым способом — такую задачу ставили перед собой слуги самодержавия. С одной стороны — это жесточайшие репрессии против революционеров, и особенно против социал-демократов, поскольку именно эта партия, опирающаяся на самые широкие народные массы, представляла наибольшую опасность для престола...

— Да, да, я вычитал в той же «Правде», — перебил возбужденно Игорь, — что уже сама принадлежность к социал-демократии гарантировала как минимум три года каторги. Вы извините, Максим Иванович, но я прочитаю одну заметку из «Правды», чтобы было понятно, как это происходило:

«Дело членов социал-демократической партии.

Вчера в особом присутствии СПб. судебной палаты слушалось дело по обвинению Борисова, Бакаева и Белова в принадлежности к Российской социал-демократической рабочей партии и в хранении нелегальной литературы.

Интересно возникновение этого дела.

8 октября 1911 года агенты охранного отделения выслеживали в Александровском саду „подозрительного субъекта”.

От чрезмерного усердия они потеряли его из виду.

Пошли по направлению к памятнику „Стерегущего” и там встретили своих товарищей, стали выслеживать вместе и выследили... но не того, а других: они обратили внимание, как один господин передал другому большой сверток. Пошли по пятам, и по их указанию были задержаны подозреваемые.

При обыске у них оказались воззвания партии социал-демократии в количестве 300 у каждого и переписка.

14 октября независимо от этих арестов был задержан в Полюстровском лесу, где должна была, по сведениям охранного отделения, состояться сходка рабочих, Белов.

У него нашли переписку, изобличающую в принадлежности к партии социал-демократии, и пришили к делу Борисова, Бакаева.

Защищали: пр. пов. Яблонский и Уминский.

Судебная палата приговорила всех обвиняемых к 3 годам крепости каждого».

— К трем годам крепости! — повторил Андрей.

— Вот именно! — подтвердил Игорь. — И несмотря на такие репрессии, все больше и больше рабочих примыкали к революционному движению. Даже те, кого сначала полиции и хозяевам удавалось запугать, начинал и понимать смысл классовой солидарности и, сломив свою покорность, испуг, уходили в лагерь революционеров. Хочу еще одну, очень характерную заметку из «Правды» процитировать. Не заметка, а прямо-таки исповедь: «Товарищи! Меня зачислили в штрейкбрехеры за улемановскую забастовку и не дают теперь возможности встать на работу. Товарищи, не отталкивайте же меня от себя, я признаю, что я виновен, но сделал это бессознательно, к тому же было много причин, которые толкнули меня на такой поступок. Товарищи! Дайте возможность мне как товарищу защитить свое право быть членом рабочей семьи; я надеюсь, что товарищи не откажут в моей просьбе. Назначьте товарищеский суд, и я подчинюсь его решению. Адольф Герасимов».

— Да, так сказать, наглядный урок рабочей солидарности, — заметил Борис. — Другой прочитает и крепко подумает, с кем ему идти.

— Как же все это получалось? — спросил Андрей. — С одной стороны, чистые и светлые люди, жертвующие своей жизнью ради счастья людей, а с другой — черносотенцы, штрейкбрехеры?..

Максим Иванович покачал головой:

— Еще грязнее и страшнее была деятельность корпуса жандармов и его провокаторов. Взять, к примеру, того же Азефа...

— Расскажите, Максим Иванович! — воскликнула Лариса.

Максим Иванович сосредоточенно кивнул, вспоминая, и начал рассказ:

— Азеф родился в тысяча восемьсот семьдесят шестом году в Ростове-на-Дону. Его родители, хотя и содержали лавку с красным товаром, были бедны, но тем не менее добились, чтобы их сын кончил курс наук в ростовской гимназии. Получив среднее образование, Азеф занялся мелкими комиссионными делами, одновременно вошел вместе с товарищами в революционный кружок, имевший связи с рабочими.

Весной девяносто второго года ростовские жандармские власти начали дознание о распространении в городе прокламаций, члены кружка всполошились, и Евно Азеф исчез из Ростова. Перед исчезновением Азеф совершил удачную комиссионную сделку: он продал по поручению за восемьсот рублей партию масла и деньги обратил в свою пользу. В том же году Евно Азеф объявился в Карлсруэ. Он поступил в политехническую школу и учился здесь шесть лет. С дипломом инженера-электрика Азеф возвратился в Россию в девяносто девятом году и получил место во «Всеобщей компании электрического освещения» в Москве.