Алексей Азаров - На острие меча

Да, «тройка» Пеева работала вовсю и была на пороге того, чтобы стать «пятеркой». Уже несколько недель он подумывал о том, чтобы привлечь к делу двух надежных, с его точки зрения, людей: давнего и доброго приятеля Александра Георгиева и двоюродного брата Янко Пеева. Оба они представлялись подходящими кандидатурами.

С Александром Георгиевым Пеев познакомился в 1932-м, когда молодой публицист, тяготевший к социалистам, принес ему, редактору еженедельника, экономическую статью, где в слабо завуалированной форме говорилось об обнищании болгарского пролетариата. До этого пробы пера Георгиева безапелляционно отвергались провинциальными и столичными газетами. Лишь изредка удавалось ему опубликовать материал, и, как правило, в первый и последний раз в данном издании: после его появления агенты полиции быстро втолковывали редакторам, что к чему. Пеев, совмещавший редакторский пост с должностью шефа отдела экономических и финансовых исследований Болгарского земледельческого банка и изрядно понаторевший во всем, что касалось трактовки финансовых выкладок, без труда угадал в статье второй, скрытый смысл и, заострив кое-какие положения, на свой страх и риск напечатал ее в очередном номере… Их газетное содружество продолжалось недолго: в 1934-м Пеев ушел из банка. Не по своей воле. Власти наконец нашли повод придраться — анекдотический на первый взгляд, но принятый советом директоров всерьез: выяснилось, что шеф отдела из личных средств приобрел для библиотеки банка тома Большой Советской Энциклопедии… Скандальная история, кладущая пятно на безупречную банковскую деятельность по кредитованию архиправых коопераций землепользователей. Ехидная «Зора» не преминула куснуть совет директоров, держащий на службе прокоммунистических субъектов, да еще на ответственных постах!

Три года Пеев и Георгиев не виделись. Встретились случайно на бульваре Витоши, когда Георгиев, перебравшийся наконец в столицу, мыкался без жилья и без работы. Пеев отвел его к себе. Предложил: «Привози свою жену, и живите у меня, сколько надо».

Сейчас Александр Периклиев Георгиев собирался в Германию. Инженер без диплома, он хотел получить его, но не смог попасть в болгарский университет — обычная история, если у тебя нет текущего счета. Когда-то и сам Пеев, а следом за ним Никифор Никифоров покинули родину, чтобы завершить образование в далеком Брюсселе. Правда, здесь была «маленькая» разница: Георгиев и Никифоров жаждали только получения диплома, тогда как Пеев уезжал по прямому указанию секретаря Общего рабочего синдикального союза Георгия Димитрова, и не столько стажировался на юридическом факультете, сколько изучал опыт пролетариата Запада в борьбе с классовым врагом.

Георгиев мог быть полезен в Берлине.

Еще больше пользы способен был принести брат — Янко Пеев, посол в Каире, свободомыслящий скептик, недружелюбно относившийся к царю и ненавидящий фашизм. Он давно потерял веру в «святые идеалы монархизма», а острый ум подсказывал дипломату, что Болгария идет к катастрофе.

Янко Пеев был одним из осведомленнейших людей в МИДе. Легкий характер обеспечивал ему всеобщую дружбу, а долгий стаж службы по министерству и семейная неудача — парадокс! — тесным образом связывали его с видными политиками. Расставаясь в свое время с супругой, ушедшей от него к Кьосеиванову, бывшему до Филова болгарским премьером, Янко и не предполагал, что разведенная жена, заняв выдающееся положение в обществе, навсегда сохранит к нему чувство благодарности и постарается оказывать протекцию. Но так случилось — по пословице «не было счастья, да несчастье помогло» — и Янко, занимавший до этого секретарские посты в посольствах его величества, вдруг сам стал послом, и, как поговаривали, подруга Кьосеиванова хлопотала о новом местечке для него — в Токио.

Легкий характер, паркетный шаркун, протеже бывшей жены… И вдобавок — масон, высокого, 33-го ранга. Не слишком лестная характеристика! Но Александру Пееву было известно и другое: за маской лощеного дипломата, завсегдатая салонов крылся искренний болгарский патриот, человек тонкий и наблюдательный. Маска помогала жить, предохраняла от «друзей», лезших в душу, а масонские таинства — камуфляж для Кочо Стоянова и контрразведки.

Приезжая в Софию, Янко останавливался в «Славянской беседе», оттуда звонил брату. У них была традиция — обеды вдвоем, без посторонних, когда можно поговорить по душам. Скоро Янко должен опять приехать. С ним можно и нужно откровенно, только откровенно… А с Георгиевым? Пожалуй, тоже.

Георгиев собирал чемоданы. Из германского посольства пришло уведомление, что консульский отдел выдал въездную визу.

Пеев пригласил Георгиева в кабинет, плотно притворил дверь. В коротких, хорошо обдуманных фразах изложил суть дела. Георгиев выслушал молча, на лбу его собирались тяжелые морщины. Сказал медленно:

— Это очень ответственный шаг.

— Вам я верю, Сашо.

— Поверит ли Центр?

— Я говорю с вами от его имени.

Оставшиеся до отъезда в Берлин дни потратили на обучение шифровальному делу и приемам пользования симпатическими чернилами. Договорились, что Георгиев будет использовать для прикрытия своих информаций частные письма Пееву — по возможности короткие и, разумеется, с самым невинным содержанием.

Пеев через рацию Попова связался с Центром, изложил свои соображения и получил «добро». Одобрили и предполагаемый контакт с Янко. И словно волшебство! Пеев еще дешифровывал последние строчки, а телефон затренькал, заговорил в ухо голосом Янко — выбросил витиеватую фразу на непонятном языке:

— Янко? Ты откуда?

— Из «Славянской беседы», мой дружок. Приезжай, поужинаем.

Он любил розыгрыши, Янко Пеев, и к зрелым годам сохранивший мальчишескую склонность к шуткам. Мог, зная, что Пеев не владеет иностранными языками, кроме французского, приписать в письме добрых полстраницы на английском, турецком или арабском. Изучил их в совершенстве. Его считали знатоком Востока, да так оно и было: работая сначала генконсулом в Стамбуле, а потом посланником в Албании, он добрую половину времени посвящал изучению исламизма и восточной поэзии.

Ужин был плотный, мясные блюда, болгарские «специалитеты». Янко любил и умел поесть. Пил он коньяк; Пеев — умеренно — сливовицу. Трудно перейти от шуток и взаимного подтрунивания к серьезному, но и отложить разговор было нельзя: Янко приехал всего на сутки.

Когда Пеев решился и сказал о главном, Янко оторопел.

— Ты понимаешь, на что ты пошел? Это же верная петля!

— Я тебя в петлю не зову.

— Прости! — Янко, словно защищаясь, поднял руку. — Я не коммунист, и мне многое не по вкусу. Твои убеждения — твои, мои — мои.