Леонид Жуховицкий - Ночной волк

Чемоданов поглядывал на нее с умилением. В старом коротком халатике, босая — а старается-то как! Есть же хорошие девки. Так вот им и не везет. Нет справедливости!

Ему пришло в голову, что вот Ксюшку, например, хрен заставишь отцу полы вымыть, лучше и не пробовать. Хотя, с другой стороны, на то она и дочка. Где такую дочку найти, чтобы об отце заботилась?

— Повезет кому-то! — сказал он, когда Жанна закончила.

Не ахти была похвала, но ей хватило, аж засветилась. А ведь и вправду кому-то повезет…

— Выручила, — снова похвалил он и объяснил: — У меня ведь событие, дочка замуж собралась. Вот зятька приведет показывать. Приведет — а у меня, как в Париже, все блестит.

Жанна спросила, сколько дочке. Ответил, что семнадцать, глупа еще, вот и лезет в хомут. Поинтересовался, сколько ей — оказалось, двадцать исполнилось, и Чемоданов позавидовал: королевский возраст, как раз учиться да гулять, потом на эти радости времени уже не будет.

Чай она пила в его тапочках. Потом собралась уходить, уже обулась, куртку сняла с вешалки — и замялась, словно задумалась.

— А то оставайся, — предложил Чемоданов, — поздно уже.

Она так же молча сняла туфли и аккуратно примостила их на газетке под вешалкой.

…Потом она неуверенно спросила:

— Ген, а почему я ничего не чувствую?

— Как это — ничего? — неискренне удивился Чемоданов. Он прекрасно видел — ничего, опять ничего. Под ненужными ласками тело ее только сжималось и подрагивало, как от студеного прикосновения, ни на какие зовы не откликалось. Да и особо звать было неловко, девчоночья не по возрасту стыдливость словно бы защитно выставляла робкую ладонь. И чего осталась?

Впрочем, понять было несложно: в очередной раз, уже почти без надежды, проверяла себя. Вопрос ее легко угадывался заранее, Чемоданов заранее уже решил удивиться — вот и удивился.

— Не знаю, — слабо шевельнула она плечом, — ведь другие девчонки чувствуют.

— Что чувствуют? — спросил он, словно терпеливый учитель, готовый мягко вразумить неумелого ученика.

— Не знаю, — снова сказала она, — страсть, наверное.

Чемоданов усмехнулся:

— Страсть… Надо же — страсть!

— Я холодная?

— Да нормальная ты! — отмахнулся он как бы даже с досадой. — Самая нормальная баба. И все у тебя нормально. Просто люди разные: есть такие, есть другие. И все нормальные. — Он говорил негромко, даже лениво, самой бытовой интонацией стараясь втемяшить в нее покойное ощущение обычности. — Понимаешь, ты — как все. Ни лучше, ни хуже. И все у тебя — как у всех. Вот ты пойми: есть, например, светленькие, есть брюнетки, есть рыжие. Кто из них нормальный? Да все. Ну, допустим, ты рыжая — и что?

— Но ты же чего-то чувствуешь, а я нет.

— Сравнила! — возмутился Чемоданов. — Я же мужик. А ты девчонка, молоденькая, красивая. Да с тобой и пень почувствует!

Красивой она не была, знала это и так привыкла жить некрасивой, что даже возражать не стала.

— Со мной не плохо?

— Скажешь тоже!

Он погладил Жанну по щеке — на эту ласку щека отозвалась.

— А говоришь, не чувствуешь, — как бы поймал Чемоданов, — все ты чувствуешь.

И вновь она не ответила на приятные слова.

— А рожать я смогу?

— Да хоть дюжину, — засмеялся Чемоданов.

Он знал, что перебирает, но не боялся перебора. Главное было избавить девчонку от неуверенности, а уж там разберет, где что лишнее. Уж ее-то не занесет. Такие, жестко муштрованные жизнью, знают точную цену и копейке, и слову, и протянутой руке.

— А замуж?

— Что — замуж?

— Ну… стоит или нет?

— А чего ж не стоит, если захочется?

Это он ответил сразу, но потом задумался. Тут уж вопрос был важный, что называется жизненный. И трахнуться, и даже родить дело разовое. А постоянно жить рядом… Хреновое замужество, оно ведь может и хребет сломать.

— Только мужа надо выбирать с умом, — сказал он, — тут не любой годится. Всякому человеку надо свое. А тебе надо, — он весомо потряс пальцем, — чтобы был друг. Прежде всего! Хороший человек. Понимаешь?

— А если ему со мной будет плохо?

Он понял, но сделал вид, что не понял:

— В каком смысле?

— Ну… вот так.

— Почему это ему вдруг будет плохо?

— Я холодная.

— Да ерунда это все! — отмахнулся Чемоданов.

Полежали молча. Он дождался, пока смутное шевеление в мозгу не сложилось в мысль, и лишь тогда сказал уверенно:

— Ты ведь все равно свою бухгалтерию зубришь, так? Вот и зубри, но не дома, а ходи в библиотеку. Ходи и поглядывай. И место выбирай, куда сесть. Тебе знаешь, кто нужен? Вот я тебе примерно опишу, а ты запомни. Очкарик, тощий, умный, растрепанный, и чтоб рубаха грязная. Увидишь такого и садись рядом. Вот он и есть самый твой. Будешь ему потом рубашки стирать.

— А что холодная? — снова спросила она.

Чемоданов вздохнул и поморщился:

— Опять двадцать пять… Холодная, горячая! Это же твои проблемы. Твои, а не его. Поняла? Молодому мужику что королева красоты, что дырка в заборе — один хрен. Он свой кайф получит! А очкарик зачуханный, тот и разницу не поймет. Сто лет проживете, и всем доволен будет.

Жанна долго собирала смелость на следующий вопрос:

— А что надо, чтобы был доволен?

Чемоданов успокоил:

— Это уже дело техники, выучишься. Все выучиваются. Вот хочешь, приходи раз в неделю, устроим с тобой вечерний университет. Научить всему можно. Вон, медведь в цирке на велосипеде катается, а это небось потрудней.

Кончилось еще одной попыткой. Женщину не добудились, но девушка стала поласковей. Жанна в первый раз решилась пошутить:

— Сойду для зачуханного?

Запомнила, удивился Чемоданов. Он сболтнул, а она запомнила. Подумал, вздохнул и объяснил серьезно и грустно:

— Зачуханные добрей.

Вечером в дежурку завалился Юрка и сказал, что есть халтура, легкая и быстрая, как раз под дочкину свадьбу. Старый клиент просит лобовое стекло для «девятки», а лучше два.

— Ну а мы при чем? — спросил Чемоданов. — Связь какая?

Он, конечно, понимал, что раз Юрка завел разговор, связь есть — но, скорей всего, темная и опасная. А темных дел Чемоданов всегда избегал, темнота себя не окупала. Человек рожден для свободы, а не для тюрьмы. Если подопрет, дело другое. Но пока-то не подперло!

— Надо достать, — развел руками Юрка, хотя и без того было ясно, что, раз стекла просят, а их нет, значит, надо достать.

— По дворам, что ли, мародерничать? — презрительно бросил Чемоданов, и в самой интонации уже прозвучал ответ.

Юрка возмутился и даже обиделся:

— Да ты что, мужик? Я б такое и предлагать не стал. Что мы, ворюги, что ли? Нет, тут дело законное. У нас на старом складе валяются.

— Чьи?

— То-то и оно, что ничьи. Государственные! Какой-нибудь начальничек заначил и забыл, а может, сняли его. Так и валяются.