Марга Минко - Стеклянный мост

На пороге дома стояла старая крестьянка.

— Входи, — сказала она.

В низком, темном помещении за длинным столом сидело множество людей. Во главе стола сидел дядя Ханнес. Кто-то придвинул мне стул и поставил кружку молока. Молоко было холодное. Посредине стола стояло большое блюдо с бутербродами. С блюда каждый брал себе сам. Женщина, сидевшая рядом со мной, положила несколько бутербродов на мою тарелку.

— Тебе надо поесть, девочка, — улыбаясь сказала она.

У нее были темные волосы, собранные в тяжелый узел на затылке. Меня поразили ее руки — изящные, с длинными тонкими пальцами и ухоженными ногтями. Это были руки женщины, которая в пятницу вечером расстилает на столе белую камчатную скатерть, расставляет серебряные молитвенные бокалы и бутылку вина, накрывает праздничный хлеб вышитой салфеткой. Я вспомнила маму, как в пятницу вечером она накрывала праздничный стол и как мы в нашей светлой, такой уютной комнате ждали, когда отец вернется из синагоги. Тогда глотком вина и кусочком хлеба мы открывали празднование субботы.

— Съешь все-таки что-нибудь, — настаивала соседка.

Я взяла бутерброд и осмотрелась вокруг. На том конце стола сидели женщины в пестрых фартуках. Мужчины были в комбинезонах. Бросалось в глаза, что все это люди смуглые, с темными волосами. Маленький мальчик напротив меня за обе щеки уплетал бутерброд и с любопытством смотрел на меня темно-карими глазами. Соседка еще раз наполнила мою чашку.

— У меня дочка твоих лет, — сказала она. И улыбнулась.

— Да? — сказала я. — Идти было очень жарко.

— Но здесь-то прохладно. Я не знаю, где она сейчас.

— Кто? — спросила я.

— Моя дочь, — ответила она.

— О да, — сказала я. И добавила: — Мне пришлось очень долго идти пешком.

— Это очень глухие места, — согласилась женщина. — Она тоже должна была приехать сюда; так было бы лучше всего.

— Конечно, — сказала я, — этот дом ужасно далеко от перекрестка.

— Ты останешься здесь? — спросила она.

— Не знаю, — ответила я.

Когда все поели, дядя Ханнес стал читать молитву. Остальные склонили головы. После молитвы все встали и вышли из комнаты. За столом осталась одна я.

— Вот видишь, сколько у меня скрывается народу, — сказал мне дядя Ханнес.

Я кивнула.

— Вижу.

— Больше я никого не могу спрятать, — сказал он. — Ты должна уйти дальше.

— Хорошо, — ответила я.

— Парень тебя проводит, — продолжал дядя Ханнес.

Он стал у окна. Вошла краснощекая девушка и убрала со стола.

— Видишь вон то дерево? — спросил дядя Ханнес, указывая куда-то вдаль. Я встала и подошла к нему. — Когда подойдешь к дереву, увидишь железнодорожный переезд. Там и подожди.

Та же краснощекая девушка начала подметать. На полу было много сора и хлебных крошек. Под стулом, где сидел мальчик с темно-карими глазами, — несколько хлебных корок. Я нерешительно побрела к двери, не зная, когда уходить, — прямо сейчас или немного попозже. Дядя Ханнес по-прежнему смотрел в окно. Девушка замела крошки на ржавый лист жести.

— Всего тебе наилучшего, — сказал дядя Ханнес, обернулся и кивнул мне.

Я вышла из комнаты. В коридоре стоял мой чемодан. На улице светило жаркое солнце и стоял тяжелый запах навоза. Я пересекла двор и, не оглядываясь, зашагала по дороге.

Парень подъехал с двумя велосипедами. Я стояла у неохраняемого переезда и издалека увидела его белокурый чуб и докрасна обожженное солнцем лицо. Он прислонил велосипеды к столбу, взял у меня чемодан и привязал его к багажнику своего велосипеда.

— Нам в эту сторону. — Он указал на тропинку, бежавшую через луг. Я молча кивнула и села на велосипед. Провожатый поехал впереди меня по песчаной дорожке.

Зной усилился. Около изгороди стояла лошадь, отгоняя хвостом мух. Там и сям паслись коровы, они лениво поворачивали головы и меланхолично смотрели на нас. Мой спутник ехал не оглядываясь. Песок под колесами был сухой, сыпучий, и передвигаться становилось все труднее. Чтобы не отстать, я изо всех сил нажимала на педали. Только когда мы свернули на другую тропинку, стало немного полегче. Так мы добрались до канала, по обоим берегам которого стояли небольшие дома. Парень подъехал ко мне и сказал:

— Мы почти у цели. — Видно, и ему было очень жарко, потому что шею и затылок он прикрыл носовым платком.

По всей деревне хозяйки мыли швабрами тротуары перед домами и протирали окна. В высокой траве на берегу играли дети. Одинокий рыболов неподвижно уставился на свой поплавок. У одного из домов мы остановились. Мне казалось, будто одежда у меня накрепко прилипла к телу.

— Здесь, — сказал мой проводник. По гравийной дорожке мы обошли дом, где была открыта дверь на кухню.

За столом женщина чистила картошку. У нее было худое лицо с острым носиком, светлые волосы висели неряшливыми прядями.

— Вот она, приехала, — сказал парень.

— Кто? — спросила женщина, подняв на него глаза.

— Та девушка, — ответил он.

— Ну и что? — Она продолжала сидеть с недочищенной картофелиной в руке; другой рукой она отбросила волосы назад.

— Вы же слышали о ней? — спросил мой спутник. — Разве вам не сообщали?

— Да, конечно, — сказала женщина. Она говорила медленно, вялым голосом. — Но я не знала, что она приедет именно сегодня.

— Уже приехала, — сказал парень.

Я все это время стояла в дверях, одной ногой на тропинке, другой на пороге. Хозяйка мельком взглянула на меня и опять принялась чистить картофель.

— У нас нет кровати, — сказала она.

— Привезут, — ответил парень.

— Когда?

— Может, еще сегодня или завтра, я так думаю.

— Хорошо, если так.

— Мне пора, — сказал парень. Он вышел из кухни и взмахнул рукой. — Счастливо! — крикнул он мне.

Уезжал он, ведя второй велосипед одной рукой, так же, как приехал на железнодорожный переезд.

— Садитесь же, — сказала женщина.

Я села к столу напротив нее. Очищенные картофелины с громким всплеском падали в кастрюлю. Холодная вода брызгала мне на ногу, и я каждый раз вздрагивала. Но все-таки ногу не убирала. Как изнемогающий от зноя путник жадно ловит губами редкие капли дождя, так и я при падении очередной очищенной картофелины с нетерпением ждала освежающего прикосновения холодных брызг.

— Мы едим много картошки, — сказала хозяйка, когда кастрюля наполнилась.

— У вас, наверно, большая семья? — спросила я.

— Нас шестеро, — ответила она, — и скоро добавится еще один.

— В нашей семье было пять человек, — сказала я. — Не помню, чтобы у нас дома чистили столько картошки.

— Остальных забрали? — спросила она.

— Да, — ответила я.

— Говорят, оттуда никто не возвращается.

Она подняла голову. На улице заскрипел гравий. Несколько мальчишек с шумом ворвались в комнату, за ними вошел мужчина. Высокий, крепкий, с огромными руками. Он молча посмотрел на меня. Дети тоже притихли.