Марга Минко - Стеклянный мост

— Нам нужна еще одна кровать, — сказала женщина.

— Конечно, — подтвердил мужчина, — а они разве не прислали?

— Парень сказал, что привезут — сегодня или завтра.

— Ладно, — сказал он, — пока она переночует в одной постели с тобой, а я как-нибудь устроюсь с ребятами.

Он опустился в старое кресло, а ноги положил на край стола. На ногах были толстые черные носки. Кломпы он оставил у порога.

— Мы скажем, что ты наша племянница из Роттердама, — сказал он мне.

— У нас нет родственников в Роттердаме, — возразила жена.

— У нас много родственников в Роттердаме, — повторил он. — У меня, во всяком случае, есть племянник, который там жил.

— А если кровать так и не привезут? — опять начала жена.

— Тогда я сам за ней съезжу, — ответил муж. Он свернул сигарету. Женщина подбросила в печку дров и поставила кастрюлю с картошкой на плиту. Дрова затрещали, кухня наполнилась запахом смолы и дыма. Дети убежали на улицу, но то и дело заглядывали в окно. В кухне стало душно и жарко. Женщина поставила на стол тарелки.

Я насчитала семь тарелок.

Наш сосед Ринус удил с берега рыбу. Я села рядом и стала следить за поплавком.

— Хочешь покататься на лодке? — предложил он, не выпуская из рук удочку. Деревянную ногу он выставил перед собой, и она лежала, точно весло, забытое кем-то в траве.

— Да, — ответила я, — хорошо бы сегодня немного погрести.

— Ну и ладно, — сказал он, — бери лодку, мне она не нужна.

Он часто разрешал мне брать лодку, потому что сам пользовался ею редко. Большей частью удил рыбу с берега. С тех пор как потерял ногу — по его словам, это случилось из-за трактора, — он почти ничего не делал. Я еще немного посидела возле него. Солнце уютно пригревало спину; меня охватила такая лень, что я с удовольствием провалялась бы весь день здесь, на берегу. Но надо было возвращаться в деревню.

— Посмотри-ка, — сказал Ринус. — Еще один появился.

Сначала я подумала, что он что-нибудь поймал, но он смотрел высоко в голубое небо, где с жужжанием двигалась серебристая точка.

— Теперь уж недолго осталось, — заметил он, — вот увидишь.

Я вспомнила отца, который говорил то же самое. Ринус опять уставился на свой поплавок. Даже когда вслед за первым пролетели еще несколько самолетов, он упорно смотрел только на воду. Я встала, подошла к лодке, оттолкнула ее от берега и, медленно работая веслами, направилась на середину озера. Ринус становился все меньше и меньше. Единственным звуком в мире был теперь плеск воды о борта лодки. Незаметно для себя я заплыла в заросли камыша. Сложила весла в лодку и уселась поудобней. Все казалось таким мирным и спокойным. Был солнечный летний день, а я просто каталась на лодке. Вдалеке прогудел поезд. Он вез людей отдыхать. Далеко за камышовыми зарослями виднелись стеклянные крыши алсмерских оранжерей. Сколько там цветов. Цветов, чтобы ставить в вазы. Чтобы дарить их в день рождения. "От всего сердца поздравляем и преподносим цветы". А я каталась на лодке. Как хорошо на воде.

С громким плеском в камышах скакнула лягушка. Пора было возвращаться. Раздвигая стебли камыша, я вывела лодку на свободную воду и направилась в сторону деревни.

Мы с Ваутом договорились встретиться в кафе на станции. Я вошла и села к окну ждать его. Посетителей было немного. Патефон играл немецкие песенки. На улице дети играли с юлой. Но вот показался Ваут, неся в руке сумку моего брата.

— Ну как, тебе нравится здесь? — спросил он, усевшись напротив меня и доставая из сумки книги.

Я кивнула.

— И все-таки лучше бы мне быть в Амстердаме.

— Почему? — спросил Ваут. — Здесь относительно спокойно. В Амстердаме для тебя далеко не так безопасно, как здесь.

— Я все время точно в отпуске, — ответила я. — Я много занимаюсь греблей, загораю, помогаю по хозяйству, и все, больше ничего не делаю.

— В Амстердаме тебе тоже нечего делать, — сказал он.

— Есть новости для меня? — спросила я.

— Да, — ответил он, глядя в окно. — Их увезли.

Я проследила за его взглядом.

— Все с юлой играют, — сказала я.

Маленькая девочка запустила свою юлу на крыльце. Юла была красная. Девочка подстегнула юлу кнутиком, отчего та спрыгнула на мостовую и, как балетная танцовщица, закружилась перед грузовиком, стоявшим у крыльца.

Ваут стал играть с картонной подставкой под пивную кружку. Ставил ее на ребро, катал по столу, ловил. За окном прошли несколько немецких солдат. Их тяжелые шаги еще долго отдавались вдали. На мостовой валялась растоптанная юла.

— Как ты думаешь, они вернутся? — спросила я.

— Да, — сказал Ваут, — но все это, наверно, скоро кончится.

— Пойдем отсюда, — сказала я.

Мы встали. Когда я выходила через дверь-вертушку, с улицы входил немецкий солдат. Мы с ним одновременно вращали одну и ту же дверь.

На улице маленькая девочка плакала над своей игрушкой.

Дядя Ханнес так и не прислал обещанную кровать, и хозяин за ней тоже не сходил. Вечером он обычно приходил домой смертельно усталый, а утром опять вставал чуть свет. Он работал поденщиком у зажиточного крестьянина, и работа у него, в особенности летом, была очень тяжелая. По воскресеньям он брал выходной и большую часть дня спал. Иногда он пытался заигрывать с женой, но она только злилась.

Я вынуждена была спать в одной постели с хозяйкой, а хозяин с мальчиками спал в другой. В низенькой мансарде было очень душно — там никогда не проветривали. Спала я плохо, потому что не смела пошевелиться, чтобы ненароком не прикоснуться к хозяйке. Она как-то сказала мне, что никогда не моется. "Я не бываю грязной, — объяснила она. — Ведь каждую неделю я надеваю чистое белье".

— У вас, наверно, был большой дом? — как-то спросил меня хозяин.

— Да, — ответила я.

— И у каждого своя кровать? — спросила хозяйка.

— Много кроватей, — сказала я, — у нас часто гостили родственники и друзья.

— Сколько же было кроватей? — допытывалась она.

Я стала вспоминать. И никак не могла вспомнить дом. Вновь видела перед собой улицу в Бреде, поля по одной стороне и палисадники по другой; на мостовой выбоина, по которой я всегда нарочно проезжала на велосипеде; обвалившийся край тротуара, где так удобно было въехать на велосипеде наверх, окошечко в двери, которое никогда не закрывалось, чтобы можно было просунуть руку и отодвинуть задвижку. Я видела перед собой двойную дверь, которая со скрипом захлопывалась, коридор и двери комнат. И лестницу наверх.

— Не могу припомнить, — наконец ответила я.

— Ладно, — сказала женщина, — главное, их хватало на всех.

— Думаю, хватало, — кивнула я.

— Жаль такой дом, — добавила она.

— Чего тебе жаль? — спросил муж.

— Ну как же, — объяснила она, — пропадает целый дом и все, что в нем есть.