Марга Минко - Стеклянный мост

— По крайней мере вам нечего жаловаться на холод! — крикнул знакомый Балтюса, опять садясь на велосипед.

— Да, у нас тут своя сауна! — прокричал ему вдогонку Балтюс.

Не спеша приступили они к работе. Дело, которое им поручили, было для них не в новинку. Подключишь насос к колодцу, а после он сам все сделает; кипяток перекачивается прямиком в канализацию, надо только приглядывать, ничего не может случиться.

Когда колодец опустел, они закрыли его крышкой, а свои принадлежности перенесли к Энергосбыту. Балтюс прислонил заградительные щитки к стене, пошел к фургону и исчез в кабине.

— Эй, ты где там пропал? — крикнул Ферстрейен. Не услышав ответа, он тоже пошел к фургону. Балтюс сидел, глядя прямо перед собой. — Что ты тут сидишь?

— Дай отдышаться. И подумать. Никуда это не годится.

— Что не годится? — Ферстрейен уселся рядом в кабине.

— Да вся эта система отопления с колодцами. Хлопот до черта. Можно все по-другому сделать.

— Надо было тебе в изобретатели податься.

— По-моему, кроме нас с тобой, так уже никто не работает. В других местах смекнули, как ловчее управиться.

— Нам-то здесь что с того. — Ферстрейен взял термос, наполнил пластиковые стаканчики.

Балтюс отхлебнул.

— Нынче утром кофе был получше.

— Обслуга тоже.

— Как дома?

— Не спрашивай.

— Что, опять? А блондинка из "Саламандры" прямо ест тебя глазами.

— Да, знаю.

— Ну, и за чем же дело стало? — Балтюс включил мотор, а потом отопитель кабины. Ветровое стекло сразу же запотело.

— Эта холодрыга всю охоту отбивает. — Ферстрейен вытер рукавом запотевшее стекло.

— А мне она не помеха. У меня шкура толстая. Но если ты меня спросишь: сегодня утром тебе хотелось? — то я отвечу: нет, не хотелось.

— Ну, тогда, значит, нам обоим не хотелось.

Они ухмыльнулись, выпили еще по стаканчику кофе и развернули первую пачку бутербродов. Ферстрейен снова протер стекло и посмотрел через дорогу, на дом престарелых.

— Симпатичная халупа. Шесть этажей. Никогда не обращал внимания.

— А почему они не подключены к городскому отоплению?

— Это частное заведение.

— Все там будем, парень.

— Только после вас. — Ферстрейен открыл дверцу и взглянул на небо. — Погода меняется. Скоро снег повалит. Надо пошевеливаться. — Ему хотелось вовремя вернуться в "Саламандру".

Густая морозная лазурь уже затягивалась быстро бегущими серыми тучами, но изредка еще пробивался, падал на улицу солнечный свет. И тогда белый оцинкованный желоб на крыше дома престарелых начинал ослепительно сверкать.

Со старой каракулевой шубой и меховой шапкой в руках направилась Фрида Борхстейн к лифту. Вместе с ней вошли две девицы из персонала, настолько увлеченные болтовней, что они ее, похоже, вообще не заметили. Когда двери лифта закрылись и неумолчная трескотня заполнила полированные стальные стены кабины, ее вновь охватили сомнения. Зачем я это делаю? Для кого? Не слишком ли опрометчиво я решила? — спрашивала она себя. Она закрыла глаза и сосредоточилась на движении лифта, на бесшумном и незаметном снижении, она всякий раз ощущала его как глубокий вдох, за которым, когда лифт останавливался и двери открывались, следовал выдох облегчения. Увидев в коридоре бурно жестикулирующую Бин Хейманс, она тотчас же откинула все колебания.

— Да, по-моему, давно пора. Ведь вам это не кажется странным?

— Странным?

— Ну, что мне вдруг захотелось.

— Я буду только рада. — Бин закивала от полноты чувств.

— Надеюсь на вашу помощь, мефрау Хейманс. Мне бы хотелось знать, сколько пирожных заказать у кондитера, в том числе без сахара. И, пожалуйста, не забудьте персонал.

— Договорились. Я подготовлю вам список. — Хейманс уже опередила ее на два шага.

— Нельзя ли получить его побыстрее? Я собираюсь прямо сейчас к нашему кондитеру, к Весье.

— Но ведь можно ему позвонить? Слишком холодно, не стоит выходить на улицу.

— Да, но мне еще нужно договориться с парикмахером. — Она немного придвинулась к Хейманс.

— И это можно по телефону. — Бин тряхнула своей крупной головой. — Зачем вы так себя затрудняете?

— У меня еще другие дела. — Она подошла к Хейманс вплотную, точно боясь, что их подслушают, хотя в коридоре не было ни души. — Надо обязательно зайти в банк. — Она сказала это с триумфом, вскинув голову.

— Что ж, вам видней. Но я вас предупредила.

— Холода я не боюсь.

Бин знала, что спорить тут бесполезно. Такая старая и такая несгибаемая — за это она ее уважала.

— За кофе я подсяду к вам, и мы вместе посмотрим. Обещаю. Тем временем подумайте, что нам для вас приготовить на завтра. Не забудьте мне сказать. — Она коснулась своей красной рукой плеча Фриды и, прежде чем уйти, неловко наклонилась к полу. — Вы уронили шапку.

— О, я опять сорю? Давайте, я засуну ее подальше. — Она запихала шапку в карман шубы, взглянула вслед развевающемуся халату Хейманс. Вечно-то она спешит: скажет тебе слово, а сама уже вперед шагает, словно все время на бегу, все время торопится выполнить свою миссию — взять под крылышко всех и каждого.

Когда Фрида уже готова была войти в гостиную, она увидела Бена Абелса. Он возился подле счетчика, поставив рядом на пол ящик с инструментами. Она знала его с тридцать восьмого года, когда он, самый молодой служащий, пришел работать в контору Якоба. Был он худым, стеснительным семнадцатилетним пареньком, без памяти влюбленным в Ольгу.

— Так рано, и уже в дорогу, мефрау Борхстейн?

— Да, после кофе думаю выйти, хотя все говорят, что для меня слишком холодно.

— И вы не боитесь?

— Ах, Бен, у меня на сегодня такая насыщенная программа. Нужно зайти в банк, к парикмахеру, к Весье, к… — Нужно было куда-то еще, но она не могла сразу вспомнить.

— Смотрите не перестарайтесь! — Он засмеялся. На дубленой коже лица, прорезанного вертикальными складками, отчетливо проступала седая щетина. Он напомнил ей бывалого моряка, верно потому, что она знала, как много он скитался. В его поведении ничего уже не было от того неловкого, мечтательного паренька, каким он был в юности; только смущение сквозило еще иногда во взгляде, и она была рада этому отблеску прошлого.

Когда Абелс через тридцать лет вернулся в родной город, он получил место ремонтника в доме престарелых, для которого еще только собирались строить новое здание. После освобождения из концлагеря его вместе с другими заключенными, болевшими сыпным тифом, несколько месяцев лечили в больнице на юге страны. Там до него дошли две вести, побудившие его эмигрировать: во-первых, из всей семьи только он один остался жив после войны, во-вторых, все имущество из его родительского дома бесследно исчезло. Он завербовался матросом на торговое судно и, проплавав несколько лет, осел в Соединенных Штатах. Перепробовал десятки профессий, был женат и развелся, нищенствовал и жил в достатке; в конце концов стал шофером и водил в междугородные рейсы грузовик-трейлер, исколесил на нем все северные штаты и больше не мог видеть шоссейных дорог, так они ему осточертели. Друг уговорил его переехать в Бразилию, где он устроился работником на голландскую ферму и думал наконец обрести покой. Но, случайно узнав на ярмарке в соседнем городке одного из своих лагерных охранников — "Дубинку", ставшего теперь солидным хозяином ранчо, Абелс понял, что пришло время покупать билет на самолет и лететь на родину.