Марга Минко - Стеклянный мост

Почти касаясь лбом оконного стекла, она смотрела вниз. Уличные фонари еще горели, но солнце уже наводило медный глянец на крыши низких домов. Показалась автомашина коммунальной службы и, резко развернувшись, остановилась на другой стороне улицы.

Фрида надела очки, раскрыла блокнот и принялась считать. В конце каждой строчки со статьей расходов она проставила нужные суммы, потом сложила их, определяя, сколько придется истратить. Ее страсть вычислять и калькулировать со временем ничуть не остыла. Когда ее спрашивали, для чего ей это нужно, она отвечала, что это позволяет сохранить ясность духа. И на сей раз дело не ограничилось подсчетом стоимости покупок. Умножение, деление, дроби, даже уравнения — на бумаге вырос целый лес цифр, в котором она самозабвенно блуждала.

Балтюс поставил свой "фольксваген" на левой стороне улицы, сразу за зданием Социального обеспечения, прямо на тротуаре, в полуметре от колодца центрального отопления. Ферстрейен открыл заднюю дверцу. Вместе они вытащили насос, шланги и складные заградительные щитки.

Куранты на церкви за домом престарелых пробили полчаса. Половина девятого. Ферстрейен подвел свои часы — забыл утром завести.

— Правильно делаешь, — сказал Балтюс. Он зябко потопал по земле и скрещенными руками, будто обнимая сам себя, похлопал по плечам. Изо рта у него валил пар, как из пасти фыркающей лошади.

В кабинете директрисы, просторной комнате на первом этаже с большим окном на улицу, без двадцати девять зазвонил телефон. Секретарша архитектора Де Флондера сообщила, что господа, которых ожидают в половине двенадцатого для осмотра дома, прибудут на полчаса раньше в связи с изменением программы. Рена ван Стратен, недовольная тем, что ломается намеченный распорядок дня, немедля позвонила на кухню и попросила прислать к ней Бин Хейманс.

Домоправительница, крупная женщина с рыжими курчавыми волосами, круглым лицом и сизо-красными руками, присела на краешек стула, готовая вскочить и бежать дальше.

— Мы сейчас все как есть занимаемся комнатой для приемов. — Она не могла сообразить, зачем Рена отрывает ее от работы, ведь все можно решить по телефону. — Полчаса нам погоды не испортят.

— Я не люблю, когда в последнюю минуту переносят сроки. Мы это мероприятие запланировали очень точно. — Раздраженное постукивание ручкой по промокашке.

— Да ничего, обойдется.

— Ты ведь собиралась накрывать столы на полчаса позже?

— Да, как договорились.

— Ну и подавай обед в обычное время.

— Но ведь все уже настроились по-другому. Нельзя оставить как есть?

— Нет. Пусть день идет заведенным порядком.

— Тогда нам придется здорово спешить.

— Еще только утро, Бин.

Директриса вскинула тщательно выщипанные брови и взяла письмо из подставки письменного прибора. Сей канцелярский атрибут во всех отношениях отвечал геометрической схеме, царящей в ее кабинете. Со своим культом порядка и уравновешенным темпераментом она была полной противоположностью несобранной, импульсивной Хейманс, чьи концерты давали всему дому хорошую встряску. Впрочем, обе дамы излучали завидную энергию. Повседневное общение с престарелыми было им явно на пользу.

Бин стиснула сплетенные пальцы. В любом случае скандал устраивать еще рано, подумала она и сказала:

— Последнее время нам грех жаловаться на недостаток внимания. Даже в Швеции о нас знают.

— Для начала неплохо. Наши акции растут. — Рена ван Стратен улыбнулась. Вверенное ей учреждение было известно не только своей рациональной архитектурной планировкой, привлекало внимание и то, как ведется в нем хозяйство, а свою заслугу в этом деле Рена отлично сознавала.

— Архитектор с ними тоже приедет?

— Да, конечно, опять наш собственный, Де Флондер. Он с двумя шведами совершает поездку по всем приютам. Стал настоящим специалистом в этом вопросе.

— Уж он-то знает, чем потрафить старичкам.

— А кому еще знать? — Это прозвучало как порицание, которое она тотчас же нейтрализовала цитатой из письма: — "Архитектор Ландгрен прибудет в сопровождении геронтолога, доктора Энквиста из Гётеборга". Ну, и с ними, конечно, какой-нибудь надзиратель из провинциального управления по социальному обеспечению престарелых.

— Ритмейер?

— Нет, вместо него кто-то другой.

— Увидим. — Хейманс поднялась уходить.

— Около одиннадцати я сама еще раз все проверю. Во время осмотра приберегу двухместные номера напоследок. Это наша гордость. — Снова самодовольная улыбка на тонких губах. — И еще у меня есть кое-что для тебя.

— Правда? — Уже у дверей Бин резко повернулась, едва не сказав: "Ну, что там еще?"

— Мефрау Борхстейн была у меня на неделе. Завтра ей исполняется восемьдесят пять, и она хочет сама устроить день рождения.

— Так вот вдруг? Ну что ж, надо в таком случае отметить как следует.

— Она уже все продумала, собирается угостить весь наш дом, делает колоссальный заказ кондитеру. Я не сумела ее отговорить.

— Если уж эта Борхстейн возьмет себе что-нибудь в голову, дело известное.

— Не забудь, спроси, чем ее угостить.

— Ладно. — Это замечание зацепило Бин, нечего ей на такие вещи указывать, она знает свои обязанности. Но ее обрадовало, что старая Борхстейн наконец-то решила отпраздновать юбилей. В свои годы она еще держится молодцом, хотя из-за упрямой прихоти все подготовить самой хлопот не оберется. — Только бы не надорвалась.

— С чего ты взяла? Осмотр ведь ее не коснется. Мы ее побережем.

— Да нет, но возраст…

— Они тоже имеют право. Бин, особенно мефрау Борхстейн.

— Как знать, как знать.

Она сама не поняла, зачем это сказала, ей захотелось тут же постучать от сглазу по некрашеному дереву директорского стола, но возвращаться из-за этого казалось верхом глупости, и она вышла из кабинета.

Рена ван Стратен пропустила мимо ушей последнее замечание Бин Хейманс. Несмотря на суровую зиму, все пока шло нормально. Никто серьезно не болел, и за последние месяцы не было ни одного смертного случая. Сторонним посетителям предлагался показательный образчик прогрессивных методов ухода за престарелыми. Она решительно взяла со стола папки, подошла с ними к шкафу для архивов, стоящему у стены возле окна, и мимоходом заметила на улице серый автомобиль и двух чем-то занятых около него мужчин.

Пока Бин Хейманс информировала персонал насчет визита гостей, Фрида Борхстейн стояла у платяного шкафа, откуда только что извлекла старое свое платье, черное в голубенький цветочек. Она совсем про него забыла, не могла припомнить, когда надевала в последний раз, помнила только, что купила его незадолго до прощального ужина у Остервеенов, в доме которых скрывалась во время оккупации. Их эмиграция в Австралию означала для нее потерю верных друзей, они бы никогда не оставили ее в беде. Они чуть ли не вынуждали ее эмигрировать вместе с ними, продолжали уговаривать и позже, в письмах. "Приезжай к нам, Фрида, — писали они оттуда, — начнешь жить заново, как и мы". Но она не хотела этого. Ее место было здесь. В этом городе.