Марга Минко - Стеклянный мост

Коньки у меня были плохо пригнаны, я с трудом добралась по льду до тележки, с которой торговали горячим какао, и ухватилась за поручни. Я смотрела на проруби вокруг опор моста, полные желтоватой ледяной крошки, на заснеженную набережную, спускающуюся к морю, на богатые особняки с сияющими окнами, казавшиеся сугубо величественными отсюда, с канала. Мимо проносились нарядные, в ярких костюмах, конькобежцы, некоторые непринужденно обнимали друг друга за талию. От одной группы отделился человек, подъехал ко мне и, встав на колено, закрепил мои коньки. "Ну а теперь поехали дальше", — сказал отец, и, скрестив руки, крепко держась друг за друга, мы помчались к мосту. Несмотря на то что он был высоко над нами, мы ехали пригнувшись, наверху мелькал таинственный свод, я видела плетение ферм, покрытых длинными сосульками. Но вот в глаза ударил свет заходящего солнца, и темнота осталась позади. Мы поехали медленнее и влились в хоровод катающихся.

Так я начала свой рассказ. Карло обнял меня за плечи, и снова, как тогда, в ранней юности, я почувствовала себя под надежной защитой. Должны же быть в жизни такие дни, когда мы полностью становимся самими собой.

Когда я принялась за письма, зима уже прошла. Изморозь еще покрывала окно, будто слой толстого матового стекла. Чтобы не оказаться в полной изоляции от внешнего мира, я протаивала во льду овальные лунки, но они быстро затягивались вновь. Я утешала себя слышанной от отца поговоркой о том, что в феврале бывает хотя бы один день, когда чувствуешь наступление весны.

На первых порах я не могла пожаловаться на недостаток энергии: я отправлялась в длительные вылазки на поиски угля и керосина, часами простаивала в очереди за продуктами, обставляла свою комнату вещами, которые откапывала на чердаке у Ретти. Смастерила из промасленной бумаги абажур для настольной лампы. Нарисовала вид из своего окна: сплошная стена с одинаковыми окнами, деревья с набухшими почками. Они наливались зеленью с каждым днем. Мне вспомнился тот последний субботний день, когда тетушка с удивлением смотрела на свежую зелень вязов, будто укоряя деревья, что они не забыли о весне. Я перечитала "Войну и мир", два сероватых тома дешевого издания, которые взяла еще у брата перед отъездом, прочитала все книги, оставленные Карло.

Он пробыл у меня неделю, затем решил выйти на связь с товарищами из своей группы. Карло считал это своим долгом, ведь именно сейчас они нуждались в нем. Он надеялся, что особых потерь группа не понесла.

— А ты не можешь подключить меня?

— Нет, слишком рискованно.

— Я могу разносить продовольственные карточки, передавать поручения. Вы же используете девушек-курьеров. Я хочу делать что-нибудь полезное, а то сижу здесь без всякого толку.

— И очень хорошо. Ты ни с кем не связана, квартира оплачена за год вперед, а о том, чтобы у тебя было все необходимое, я позабочусь.

— Не хочу жить тепличной жизнью.

— Придется. Пока иначе нельзя.

Тесно прижавшись друг к другу, мы стояли у двери. Он гладил мои волосы, плечи, потерся щекой о мой лоб. Говорить не хотелось, и все же так много еще нужно было добавить к тому, о чем мы шептались на моей узенькой постели: о наших планах, о том, что мы собирались делать, когда война кончится. Но и тогда он ничего не рассказал мне о своей подпольной работе, не узнала я и его настоящего имени. Он считал, что так будет спокойнее. Да и не меняли ничего наши имена.

— Ты надолго уходишь?

— На этот раз да.

Он прижался носом к моему лицу, и я совсем близко увидела его голубые глаза с темными зрачками.

— Будешь осторожен?

— Постараюсь. Ты тоже следи за собой. Обещай мне никогда больше не делать таких глупостей, как в Харлеме.

Я рассказала ему о своих прогулках возле немецкой комендатуры.

— Считай, что с этим покончено.

— А я обещаю вернуться как можно скорее. До свидания, милая моя Мария.

Он оторвался от меня, взял свой потрепанный портфель и спустился по лестнице. Когда он был уже почти в самом низу, я бросилась за ним, и на крыльце мы снова обнялись.

После того как уехала Лина Ретти, дом совсем опустел; окруженная гнетущим безмолвием, я иной раз вздрагивала от необъяснимых шорохов и странных звуков.

Лина Ретти зашла перед отъездом сказать мне, что закрывает свой салон.

— Качественные составы у меня кончились, не покупать же их на черном рынке за бешеные деньги. Представляешь, что будет с моими клиентами, если я не предложу им ароматный шампунь? Да они мигом со мной распрощаются. — Она собралась к сестре в Оверэйссел. — А ты не поругалась со своим дружком? — поинтересовалась она. — Что-то его не видно.

— Он уехал к родителям в Дордрехт. У них можно спокойно заниматься. Он хочет немного пожить там.

— А почему бы тебе самой не уехать из города? Там, куда я еду, хоть с продуктами неплохо. У тебя нигде больше нет родственников?

— Есть кое-какие в родных местах, в Зеландии, но это слишком далеко, лучше уж останусь здесь.

— Ну, как хочешь. В конце концов, ты будешь здесь полновластной хозяйкой. Присмотри за домом.

Конечно, за домом я присмотрю, хотя и не очень-то понятно, как она себе это представляет. Свой этаж она заперла наглухо.

Прошло шесть недель ожидания, и я не выдержала. Решила пойти на ближайшую почту и позвонить Рулофсу. Трубку взяла женщина, которая попросила меня подождать. Может быть, это была Анна? Не знаю, ведь мы не обменялись ни словом в нашу первую встречу.

— Да. — Бесстрастный голос Рулофса.

— Тебе известно что-нибудь о Карло?

— А, это ты?

— Так да или нет?

— Да.

— Что с ним?

— Он болен.

— Болен?

— Он под наблюдением.

Его условный язык раздражал меня, и я не спросила больше ни о чем, я уже поняла, что случилось с Карло. Рулофс тут же принялся напрашиваться на встречу.

— Я очень хочу тебя видеть. Давай встретимся?

К счастью, он не знал, где я живу. Услышав знакомый хохоток, я опустила трубку на рычаг.

Зеркало возвратилось на прежнее место. Ни к чему теперь было вставать на цыпочки, чтобы посмотреть в него. Хватит с меня этой игры. Для чего я стремилась походить на девушку, которой никогда в жизни не видела? Умопомрачение какое-то. Для кого мне стараться, если нет ни Карло, ни Лины? Мне казалось, Карло доставляла удовольствие роль, которую я старательно играла. Он внушал мне необходимость этой роли, продиктованную, может быть, не только соображениями безопасности. Просто конспирация была для него привычным делом. Иногда я думала, что ничего другого он уже не умеет. За все время он прислал мне только одно письмо, адресованное Марии Роселир. В конверт были вложены продовольственные карточки и банкноты, завернутые в листок бумаги, на котором было напечатано: "По поручению. Будет продолжено" . Свидетельство того, что этим распорядился он сам.