Алексей Петров - Голуби на балконе

— Донт уорри, — сказал я ей на прощанье. — И, пожалуйста, би кээрфул, будь осторожна, береги себя, вас ведь двое…

— Ты тоже be careful, — улыбнулась она. — Даже представить себе не могу, как ты будешь там один, в общежитии, без элементарных удобств…

— Удобства у нас, как всегда, во дворе. Вернее, на рынке… О себе подумай. У тебя сейчас одна забота… Всего два месяца, а там отпуск. Как–нибудь дотянем.

И ошибся. Дотянуть не удалось. И двух недель не прошло, как мне предложили выметаться из общежития. Бумага была написана от руки, но в нижней части листка красовалась печать на чьей–то невнятной подписи. Через пять дней мне вручили новый документ, уже напечатанный на машинке. Он гласил о том, что Градову И. и Градовой И. надлежит в течение суток покинуть занимаемую ими комнату и сдать ключ коменданту.

Я побежал к директору техникума.

— Не могу я больше защищать вас, — пожаловался он. — Звонки замучили… Кто–то пишет анонимки: в женском общежитии, видите ли, живёт одинокий мужчина. Как, мол, тут с нравственностью? Прислали комиссию, копают, роются в бумагах…

В своём просторном кабинете директор техникума казался маленьким и затурканным. Нервничал, курил одну за другой. Пепел сыпался ему на галстук.

— Завтра дам вам грузовик. Выселяйтесь.

— Куда?

— Вот уж не знаю…Это не мой вопрос.

— А если я всё–таки останусь?

— Придется пригласить милицию.

Он сочувственно глянул на меня.

— Не могу больше, понимаешь? — сказал директор, переходя вдруг на «ты». — Если всё рассказать, ты не поверишь! Столько грязи вокруг… Так что извини.

Он нервно пробежался по кабинету, задев полами пиджака листья папоротника в горшке на подоконнике.

— Пойди, пойди к Чефирскому, потребуй, наконец! Что ещё за хреновина такая? Специалисты им нужны, а жить–то где? В собачьей конуре?

— Скоро, должно быть, и до этого дойдёт, — грустно пошутил я.

Но было, конечно, не до шуток. Я надеялся дня три перебиться где–нибудь в больнице, а что дальше? А дальше — туман…

— Позвольте представиться: новый бомж старинного города Щукина, — громогласно объявил я на следующее утро, войдя в ординаторскую. — Теперь я бездомный.

— При социализме бездомных не бывает.

— При социализме всё бывает.

Что? как? почему? Посыпались вопросы. Я коротко обрисовал ситуацию. Наверно, я выглядел жалким и пришибленным, хотя, помнится мне, пытался улыбаться и острить. В глазах коллег я прочёл сочувствие. Для меня это была новость. Совсем ещё недавно мне казалось, что они равнодушны к моим несчастьям. Вероятно, я был несправедлив к ним. Правда, нашлись и такие, кто предположил — конечно, как бы в шутку — что я, пользуясь отсутствием супруги, успел–таки набедокурить в женском общежитии. Трахнул какую–нибудь ссыкушку из техникума, и та наябедничала родителям и «воспитателям».

Но тут Володька Сарычев сказал:

— А знаешь что, всё не так уж плохо. У меня есть комната в коммуналке. А я уезжаю на курсы в Пензу.

— Ты? На курсы?! Зачем?

Здесь я был совершенно искренен, поскольку полагал, что Сарычев не нуждается ни в каких курсах.

— Боюсь, Игоряныч, подохну я там с тоски. Опензенею я в Пензе, попомнишь моё слово… Но иначе нельзя: если не получу «корочку» о курсах, не дадут первую категорию.

— Ты надолго?

— Да как раз до конца твоей интернатуры, до лета. Так что вот тебе ключ. Живи и радуйся.

Четырёхэтажка, где обитал Сарычев, именовалась по–библейски возвышенно и печально: «Дом переселенцев». Коммунальные квартиры на восемь комнат назывались «секциями». Жили здесь люди всё больше семейные, с детьми, кошками, фикусами — словом, всё, как обычно. Многие жильцы, похоже, надолго бросили якорь в здешних водах и уже давно потеряли всякую надежду «переселиться» хоть куда–нибудь. Управдома звали комендантом, но здесь не было ни вахтёрш, ни пропусков — ничего такого, что напоминало бы общежитие. Ну, разве что комендантша, бойкая дамочка под тридцать, была, как и полагалось в силу каких–то неписаных законов, штучкой довольно наглой и нахрапистой.

Вообще, между нами говоря, Володька Сарычев жил совсем в ином месте, на противоположном конце города, в квартире родителей. Он лишь иногда наведывался в свою комнату в «Доме переселенцев», чтобы помозолить глаза жильцам на кухне, включить на полную мощь радио, поторчать на балконе — короче говоря, отметиться у соседей, иначе те могли мигом настрочить управляющему донос о том, что загадочный жилец из двадцать пятой вот уже полгода носа домой не кажет. И тогда Володьку очень даже запросто «переселили» бы на улицу…

Вот сюда, к этому дому, я и подогнал грузовик со своими пожитками. Подъехал, выбрался из кабины и стал таскать наверх, на второй этаж, коробки с книгами и тряпками…

А теперь на секунду остановимся. Давайте вспомним развлечения ради какой–нибудь, скажем, голливудский боевик. Как часто, глядя в экран, мы негодуем по поводу того, что уж очень там всё по–киношному ненатурально состряпано. Герои спасаются за секунду до взрыва. Девушка вскрикивает в самый неподходящий момент. Помощь поспевает именно тогда, когда её уже никто не ждёт… «Не может этого быть!» — думаем мы.

Оказывается, может! Ещё как может! Удивительные совпадения подстерегают нас на каждом шагу.

Судите сами: волоку, значит, я наверх своё барахлишко, заливаюсь потом, утираюсь плечом… И вдруг слышу:

— Это в двадцать пятой. Побыстрее, мальчики.

Поднимаю голову и вижу: по лестнице шагает стройная, крепко сбитая женщина, а ей в спину сопят два небритых, одинаковых каких–то — прямо двое из ларца — «мальчика». Один с ломом, другой с топором.

«Вот так штука! Ко мне, что ли?»

Мы подходим к Володькиной комнате одновременно. Фигуристая дамочка ненароком трогает дверь, и та легко раскрывается.

— Что такое? — теряется женщина. — Тут не заперто.

Конечно, не заперто. Я уже пять раз успел подняться на этаж и столько же раз спуститься к машине. Не запирать же, в самом деле, по каждому поводу. Тем более что и вещичек у меня — шило да мыло.

— Что вам угодно? — спрашиваю я, опуская на пол коробку.

— Ого! — восклицает гостья. — Мы его уже год как ищем, а тут — нате вам, пожаловал.

— Ищете? Зачем?

— Я комендант дома. Мы собирались взломать дверь и опечатать комнату.

— А как же вещи?

— На склад.

— Но почему?

— Вы здесь не живёте. Вас невозможно застать дома. Заняли, блин, жилую площадь, захламили балкон… У меня этот ваш балкон — как заноза в заднице!

— Балкон?

Я растерянно оглядываюсь. Ага, вон оно что…

Когда–то Сарычев купил холодильник. Упаковку, естественно, снял, и доски с фанерой вытащил на балкон. Дрова–то всегда пригодятся. Например, чтобы растопить «титан» в душевой. От сырости доски почернели и кое–где прогнили. Балкон Сарычева в сравнении с другими, где тихо–мирно болтались на верёвках стираные рубашки, бюстгальтеры и трусы, и впрямь имел весьма неприглядный вид.