Александр Мелихов - Весы для добра

Путь преградила окруженная полукустами-полудеревьями канава с опасно сереющим льдом. Задыхаясь от спешки и волнения, Олег подтащил как бы не срубленную, а сгрызенную осину, отчаянно цеплявшуюся за кусты, и просунул ее на лед. Балансируя, перешел по ней через трещавший лед до подсохшей земляной тропинки, весенней-весенней среди желтой нечесаной травы, перепрыгнул на сухую травяную охапку. Отбил пятки — под охапкой оказался слежавшийся в лед снег. Как же он успел забыть, что весной под каждым клочком сена обязательно лежит лед!

Перебрался он через эту канаву — и зря: она повернула под прямым углом и стала неуклонно уводить его от холмов, все ближе и ближе к пасеке дощатых дачных домиков, пока он, наконец, не покорился и не направился прямо к ним, уже не прижимаясь к канаве. Возле поселка через канаву был мост, но Олег не воспользовался его приглашением: раньше надо было приглашать.

Палисаднички возле домиков казались присевшими, из-за того что деревья в них были метровой высоты, и в каждом палисадничке усерднейшим образом копошились люди, рядом с ухоженными крашеными домиками выглядевшие обносившимися батраками. Унылая толпа таких же батраков дожидалась чего-то у ларька, тоже дощатого и крашеного, но похуже. За ларьком переругивалась пара голосов — задорный женский и унылый, как эта очередь, мужской.

Олег свернул в поперечную улицу, чтобы посмотреть, кто там ругается. За ларьком стоял грузовик, шофер в облупленной кожанке мрачно вертел на пальце ключи, сидя на ящике у складской пристройки к ларьку, а из кузова по деревянному трапу, запрокинувшись, семенила задорная продавщица, прижимая к животу ящик пива. Шоферу это было глубоко безразлично.

— Смотри, рожать не будешь, — презрительно приподнял он набрякшие веки бывшего короля танцплощадки, пресыщенного властью. Ему также было за тридцать.

— Чтобы рожать, мужик нужен, — ни на миг не задумалась запыхавшаяся продавщица, одарив его беззаботнейшей улыбкой. Верхние зубы у нее были золотые, а нижние отливали синевой — сразу и солнце, и луна во рту.

— Ну, раз такая грамотная, так и таскай дальше.

— Думаешь, без тебя не обойдусь? Эй, парень, хочешь подзаработать?

Олег не стал препятствовать судьбе возместить ему хотя бы часть сегодняшних расходов, скинул рюкзак к стенке и лихо взлетел в кузов, использовав спружинивший трап в качестве гимнастического мостика. Продавщица скрылась в пристройке выравнивать пивной штабель, который принялся сооружать Олег. Когда он очередной раз просеменил мимо шофера, стараясь не особо откидываться назад и вообще не выдавать своих усилий — а сила какая-то в руках еще, слава богу, осталась! — шофер уведомил его, кивнув на дверь:

— Я ее целый месяц…

Это чтобы Олег не возомнил, будто каким-то образом восторжествовал над ним. Олег уважительно кивнул.

Продавщица поднялась к нему в кузов скомандовать, в каком порядке что брать. Олег взмок и снял рубашку.

— Крепкий бычок, — со знанием дела оценила его фигуру продавщица. — А в рубашке не скажешь. В институте, наверно, учишься? Переходи лучше на меня работать.

— Поработаешь на ней — потом всю жизнь на лекарства будешь работать. Это же бактериологическое оружие! Знаешь птичкину болезнь — три пера?

— Врет, не бойся, — заверила продавщица. — Я три дня назад проверялась.

— Хо, три дня! У ней за три денька — три полка.

— Полки ко мне маршируют, а ты в кювете сидишь.

Шофер удивительно ловко сплюнул — без звука и брызг, будто птичка капнула (не оттого ли он и говорит о них так ласково: птичкина болезнь?..) и, глядя прямо перед собой, прошагал в кабину, где уже сидел толстый дядька, глядевший вперед — целеустремленно, как мальчишка, которого пустили в кабину поиграть в водителя. Шофер развалился повольготнее и впал в летаргический сон, смежил тяжкие веки Вия. А толстый дядька, как по команде, вывалился из кабины и занял его место на ящике, по-прежнему не обращая ни на кого внимания. Прямо смена часовых!

Олег мог бы работать еще быстрее, если бы не выбирал, как и что, и после чего брать, чтобы потратить как можно меньше времени, — на выбор решения время и терялось (это чтобы он еще раз усомнился в ценности рассудочных формул). Да еще Тамара (так звали продавщицу) со своими шуточками все время попадалась на дороге — он то и дело на нее натыкался. Прямо как нарочно, не без раздражения думал он, пока не дошло, что именно нарочно. И сразу все переменилось — будто какие-то уши внутри бдительно приподнялись, уши, настроенные на очень узкую волну — он стал замечать только то, что им было нужно: Тамарин особенный хохоток, зовущую солнечно-лунную улыбку, спину ее, обтянутую полупрозрачной кофточкой, напоминающую налитый водой полиэтиленовый мешок, — казалось, стоит ей наклониться набок, и мешок до половины перережется внезапно возникшей складкой. Под мышкой расползалась здоровенная дыра, где что-то лоснилось и кучерявилось. Олег старался отводить взгляд, неподдающийся, непослушный, как стрелка компаса, сердито говорил себе, что все это вульгарно, противно — а что-то в глубине его существа (тоже какие-то весы там прятались!) пренебрежительно отмахивалось: «Абсолютно ничего противного — наоборот. Чего притворяться-то!». И Олег чувствовал, что возразить этим весам нечего: они главнее.

Понемногу и он перестал смущаться и вжиматься в косяк, когда она норовила вместе с ним протиснуться в дверь, протирала его всеми, весьма ощутимыми рельефами, и он тоже принялся якобы неловко натыкаться на нее и протискиваться ей навстречу, к ее неприкрытому удовольствию.

— Совсем задавил, черт здоровый!

Мешать им было некому: оба свидетеля пребывали в летаргическом сне — один с закрытыми, другой с открытыми глазами, — и Олег изо всех сил старался превратиться в черта, и не простого, а еще и здорового.

Когда он докопался до пузатого мешка с сахаром, Тамара как-то засуетилась: «Тут осторожно… тут тяжело…», и начала тащить мешок за ухо; Олег спокойно отстранил ее, рывком, как пьяного нахала, поставил мешок на попа, присел, обхватил его покрепче и под возглас Тамары: «Подорвешься, глупый!», рывком же выпрямился и с легкостью вскинул мешок на плечо. С чрезмерной даже легкостью: мешок пошел назад, и надо было либо бросить его за спину (и опозориться), либо… Чтобы восстановить равновесие, Олег попятился, лихорадочно припоминая, где там трап, и с цирковой скоростью сбежал по трапу задом — и только у двери сумел опередить стремительный лет мешка.

— Вот ненормальный! — восхищенно ахнула Тамара.

Олег обронил мешок так же небрежно, как сплюнул шофер, и зря: из лопнувшего шва на грязный пол быстренько, быстренько натекла приличная горка сахарного песку. Однако, не успел Олег растеряться, как Тамара намела всю горку на совок и всыпала обратно.