Ю. Бурлаков - Восходитель

Все готово, можно выходить. Однако затея чуть было не сорвалась по совершенно неожиданной причине.

...Рассерженный Виссарион спешил в «Шхельду» через перевал Джан-Туган. С него хватит. Сын совсем отбился от рук. Живет не поймешь где, домой почти не заявляется мелькнет, как гость, и прощай на полгода, о семье не думает, брак не признает. Просил как-то Марлена поговорить с Мишей. Очень надеялся на с этот разговор: Марлен старый друг, знает Мишу чуть ли не с пеленок. Какое там! Старый друг получил такой отпор, что зарекся касаться щекотливой темы. А теперь еще дикие слухи: твой сын сумасшедший, он выбирает самые страшные стены, свою жизнь потеряет и других погубит. Разве можно после этого усидеть дома? Ничего, он найдет на него управу...

Вот возьму и отправлю насильно домой, - твердил вслух Виссарион. Я еще не потерял своего отцовского права...

Миша всполошился, увидев в лагере хмурого отца. Что-нибудь дома?

Мне непонятно, - волнуясь, заговорил Виссарион, я, похоже, в горах не был дураком, твой дядя и родичи тоже, но в кого ты такой удался? Если не умеешь умно ходить, отправляйся домой, я найду тебе работу...

Миша понимал, что своими доводами не переубедит разгневанного отца..

Я пока в горах ничего плохого не сделал. Пойдем к старшим, спросим. Пошли, спросили. Кроме хорошего, Виссарион ничего не услышал. И что более всего его удивило: сын пользуется здесь уважением...

- Пойдем посмотрим стену. Если запретишь, я не пойду, - сказал Миша.

Долго смотрел на Донгузорун Хергиани-отец.

Стена крута, но не предельно, до шапки вполне проходима. Если бы не годы, он, пожалуй, сам рискнул бы. Стоило ли теперь удивляться сыну? Он не c тл отговаривать.

Если хочешь иди. Но мне трудно будет смотреть на это восхождение. Приду домой, скажу всем, что ты передумал. Пусть никто не волнуется, они и так извелись. Сам отправлюсь на охоту, займу себя делом, не смогу я спокойно ждать известий. Дня через три вернусь и прочту телеграмму. Молю бога, чтобы она была хорошей.

Потом голос отца стал мягче: я разрешаю тебе это восхождение, но пойми и меня. Возращайся домой, хватит скитаться по чужим углам у тебя дома жена. Не забывай.

Да, конечно. Надо было что-то предпринимать. По отношению к Като он поступил некрасиво. Нелегко ей там, в Сванетии, нести свой крест. Но и она хороша как она могла явиться на свадьбу, зная, что его на свадьбе не будет?!

Миша ничего не ответил отцу.

21 июля лагерь «Шхельда» провожал Мишу и Иосифа на Донгузорун. В машину к восходителям забрались десятки попутчиков.

Еще раз посмотрите, подумайте, - напутствовал Абалаков.

На штурм вышли ночью 22-го числа. Нижний, скальный треугольник преодолели с фонариком. Утром в быстром темпе пересекли перекрестно семерки. Перед скалами второго треугольника на пути оказался бергшрунд. Мостика не было. Пришлось лезть в ледовую трещину и по отвесной стенке выбираться наверх. Пошли в ход лесенки, захваченные для шапки. На скалах второго треугольника очень пригодились клинья. Изредка то там, то сям пролетали куски льда. Во второй половине дня солнце перешло через гребень и стена заговорила камнями: их шуршащий свист заставлял поминутно прижиматься к скалам. Внизу у дороги-скопище людей и машин: за альпинистами следили сотни зрителей. Это приятно волновало.

Мише хотелось как можно больше пройти в первый день, он готов был лезть непрерывно, но слова напарника «чангал хахд» (крюк бей) заставляли останавливаться и думать о тхвк.

К 6 часам вечера они подошли к маленькой площадке в верхней точке второго треугольника. С грехом пополам поставили палатку. Дали вниз световой сигнал все в порядке. Снизу взвилась ракета сигнал принят, Стали укладываться спать. Посовещавшись, легли валетом: так один камень разом в две головы не угодит, только задремали, сверху раздался нарастающий гул, Прикрыв головы руками, альпинисты замерли. Вокруг визжало, гремело, рикошетило. Один из камней величиной с кулак пробил палатку и врезался между ними, О каком тут сне можно говорить, если такие каменюки влетают прямо в дом?! Долго сидели понурые, ловя ухом каждый шорох.

Иосиф был фронтовиком, он сказал:

Новый снаряд в старую воронку не падает.

Немного успокоились, снова улеглись. Но сон не приходил. Ужасное это состояние, когда в тебя нацелены сотни тонн льда и негде укрыться. Надежда только на везение. Им на тропе попадались лягушки: по сванским приметам это хорошо.

С рассветом альпинисты поспешили вверх, чтобы до появления солнца забраться как можно выше. Путь преградил ледовый пояс, протянувшийся слева от носика семерки, вначале некрутой, но потом вздыбившийся до семидесяти градусов. Рубить ступени дело долгое, проскочили на передних зубьях кошек. Пошли крутые скалы, покрытые натечным льдом. От удара ледоруба лед скалывался большими пластами, угрожая захватить с собой альпиниста. Лезли аккуратно, как по яичной скорлупе. Гулко отзывались под ногами ледовые пустоты.

«Вечером подошли под шапку. Палатку ставить негде. Кое-как сидим на полочке. Иосиф на коленях держит примус. Пытаемся добыть хотя бы кружку воды. Думаем о завтрашнем дне. Вверх уходит на сотню метров ледяная стена, прямо над нами нависает карниз около двадцати метров. Пока по-таким альпинисты не ходят. Но другого пути нет. Зажигаем фотопленку, даем вниз сигнал, что все в Порядке. Ответ получаем ракетами. С базы Высокогорного геофизического института нам посветили прожекторами»

Ночевку устроили сидячую, закрепив себя крючьями. Стена ухала. И когда она только замолкает: гудит и вечером, и ночью, и днем; Ночевка прошла без происшествий, если не считать куска льда, огревшего Иосифа, когда тот топил из снега воду.

24 июля утром предстояло брать шапку. Как это сделать, вроде бы ясно: бей ледовые крючья, перевешивай лесенки. Внизу на леднике это здорово получается. Но работать на ледяном отвесе, когда под тобои километровая пропасть...

«Иосиф забил три крюка, связал их в паук и стал на страховку. Я пошел вверх. Забил первый крюк. Плохо забил. На вертикальной стене лоханку не сделаешь, а на отрицательной-тем более. Но выхода нет, надо идти. Навесил на него лесенку, стал на ступеньки. Хорошо, что отец не видит. Бью второй, звук пухлый, плохой звук. Прощелкиваю веревку, вешаю лесенку. Бью третий, четвертый, пятый. Только шестой крюк зашел с хорошим звуком. Иосиф заулыбался.

Четыре часа я работал на карнизе, потом лед стал выполаживаться, и к середине дня мы вышли на вершину. В Терсколе дали залп из ракет. Иосиф делал мне массаж: очень устади руки, и сам я очень устал. На четвертый день нас шумно встретили в лагере. После этого Абалаков официально ввел нас в свою группу»...

Иосиф Кохиани и Михаил Хергиани после восхождения на Донгузорун