Михаил Черненок - Последствия неустранимы: Жестокое счастье.

— Строители у вас живут? — спросил Антон.

— Из армянев которые?.. — уточнила старушка. — Это давние наши постояльцы. Считай, третий год с мартовской оттепели до зимних заморозков здесь проживают.

— Ну и как они?

— Смирные, трудовые ребята. Занимают пятиместную комнату, расплачиваются всегда за месяц вперед. Не хулиганят, спиртные напитки не распивают, подружек не приводят. Они зарабатывать в Сибирь приезжают. Чуть свет забрезжит — уходят на стройку, возвертаются потемну. Дармовых денег, сынок, государство платить не станет, а зарабатывают армяне шибко даже хорошо. По четыреста-пятьсот рубликов ежемесячно семьям отправляют, да еще сотни по две на пропитание здесь остается.

— Алексаняна знаете? — опять спросил Антон.

— Фамилии-то у них на один манер, несподручно запоминаются, а по именам да в лицо каждого знаю. Примелькались уже за три года.

— Хачиком его зовут.

— Здоровый молодой мужчина? Знаю Хачика, за старшего у них.

— Не помните, с пятницы на субботу он ночевал в гостинице?

Старушка наморщила узенький лобик и неторопливо принялась перечислять:

— Асатур допоздна беседовал со мной про семейные дела, после спать отправился. Володя ходил в кино, возвернулся в гостиницу близко к одиннадцати. Рафик с Мишей, считай, до часу ночи за шахматами сидели. Хачик в пятницу вечером пришел с работы вместе со всеми, сердитым здорово был… Вскорости принарядился и… Нет, Хачик в гостинице в ту ночь не ночевал. Субботним утром раненько заявился, в самый ливень.

«Что и требовалось доказать», — невесело подумал Бирюков, а вслух спросил:

— Где он загулял до утра?

— Такой же вот вопрос ему задала, а Хачик… — Старушка внезапно осеклась: — Ой, чего-то я путаю…

— Что именно?

— Склероз проклятый… Это в другой раз Хачик не ночевал в гостинице, а с пятницы на субботу здесь был, здесь!..

— Вы, пожалуйста, не обманывайте меня, — попросил Бирюков.

— Зачем мне тебя обманывать…

Старушка отвела глаза в сторону и приложила сухонькую ладонь к седому виску, словно хотела стыдливо прикрыться от взгляда Бирюкова. Пришлось Антону проявить дипломатические способности, и он все-таки узнал, что Хачик убедительно просил старушку никому не говорить об его отсутствии в ту ночь, а она вот — по старческой забывчивости — ляпнула правду и теперь опасается, как бы Хачик не сделал ей чего плохого.

— Трезвым пришел? — спросил Антон.

— Хачика, сынок, в жизнь не определишь, когда тверезый, когда выпивши. Крепкий мужчина, такой ума не пропьет. — Старушка сокрушенно вздохнула: — Вот мой подвенечный супруг Григорий Ерофеич, земля ему пухом, противоположностью Хачику являлся. Глотнет, бывало, водочки на гривенник, а звону учинит на полный рубль. Ох, любил покуражиться в подпитом виде… Хачик — другая натура. Понятно, вспыльчивости в нем хоть отбавляй, но водочкой с пути его не собьешь…

— Так он и не сказал, где был в ту ночь?

— Нет, не сказал. Я-то, признаться, шибко и не допытывалась. Мужчина молодой — дело ясное…

— О нашем разговоре ему не рассказывайте.

— Упаси господи! Сам гляди, сынок, не проговорись Хачику, что проболталась перед тобой.

Размышляя, Бирюков вышел на тихую улочку. У ларька с вывеской «Прием стеклопосуды» невысокий старичок в железнодорожной фуражке выставлял из рюкзака на узкий прилавок перед окном пустые бутылки. Антон пригляделся и узнал Максима Марковича Пятенкова. Подошел к нему и поздоровался. Пятенков показал на выстроенные рядком по прилавку бутылки:

— Пушнинку для сдачи принес…

Антон улыбнулся:

— Вроде как охотник, добычу сдаете?

— Разбрасывают люди стеклотару где попало, природу загрязняют — спасу нет. А зачем добру пропадать? Приходится и обществу пользу делать, и себе выгоду иметь. Для примера, прошелся сегодня по кооперативной местности — почти на пять рублей стекла набрал. Не каждый охотник при нынешней живности в лесу такую прибыль поимеет.

— Что, Максим Маркович, в кооперативе нового?

— Нуль новостей. Люди продолжают точить лясы насчет Сан Силича, да угадать, от чего помер, не могут. Вот на нашей улице — это, значит, на Луговской, где я постоянно проживаю у сына, новость имеется. Иван Стрункин женку свою, Тоську, чуть насмерть не заколол столовой вилкой. Тоська теперь непонятно куда скрылась из дому, а Иван третий день подряд гудит напропалую, судьбу свою за бутылкой оплакивает.

— С чего он так?

— По моим наблюдениям, у Ивана с Тоськой — нашла коса на камень. Тоська — шустрая коза-дереза, а Иван — пентюх пентюхом. Работает проводником рефрижераторов. Так по-нашески, по-железнодорожному, холодильные вагоны зовутся. И, представляешь, в последнее время завел такую моду: только-только заявится домой из поездки, чекалдыкнет стакан сивухи и начинает Тоське мозги вправлять. Навроде удовольствие от такого грубого занятия получает. — Максим Маркович быстренько огляделся, словно хотел убедиться, не подслушивает ли кто. — К чему сей разговор веду, товарищ, так это к тому, что Иван Стрункин плакался вчера под пьяную руку мужикам с нашей улицы, будто Сан Силича Головчанского застал в своем собственном доме с блудницей Тоськой в ту самую ночь, когда, по моим подсчетам, Сан Силич помер…

Узнав от Пятенкова, что Тоська работает нормировщицей в ПМК Сельстрой, Бирюков уточнил адрес Стрункиных и попросил Максима Марковича, если он еще что-то услышит о Головчанском, сразу сообщить в милицию. Пятенков гордо приосанился:

— Немедля сообщу! Я человек наблюдательный.

Прежде чем подняться в свой кабинет на второй этаж, Антон зашел в дежурную часть — никаких сигналов о драке между супругами Стрункиными с улицы Луговской в милицию не поступало. После этого заглянул к старшему оперуполномоченному Голубову и попросил его съездить на Луговскую, обстоятельно переговорить с Иваном Стрункиным.

— Если рассказанное Пятенковым подтвердится, любыми путями найди Тоську и в рамках допустимого выясни у нее подробности.

— Бу сделано, товарищ начальник! — молодцевато отчеканил Голубев. — Знаешь, Игнатьич, когда я разыскивал чемодан Головчанского, дежурный по вокзалу говорил мне, что в пятницу, уже после ухода вечерней электрички, вроде бы видел Александра Васильевича на перроне с какой-то молодой женщиной. Может, как раз это и была Тоська?

— Может быть.

— Имею светлую мысль! Сказать?… Испугавшись, что Стрункин поднимет шум вплоть до райкома, Александр Васильевич собственноручно решил испить чашу с ядом…

— Давай не будем гадать.

— Ну а если я правым окажусь?..

— Благодарность в письменном виде объявлю, — улыбнулся Бирюков.

— Ловлю на слове! Сам-то что думаешь?