Дмитрий Притула - След облака

Ах, Лида, Лида, ты так мила, юна, остроумна. Мы знаем тебя пять лет, ты никак не меняешься, напротив — все хорошеешь.

Льется по ординаторской смех Лидии Ивановны — какая тут юность! Тридцать два года, смеется она, какая тут юность! Блестят ее глаза. Светятся маленькие ямочки на щеках.

Да, мы все не молодеем и не молодеем. Всякий раз понимаешь это, когда смотришь на своих сверстников. Исчезает легкость походки, появляются морщины на лбу и паутина у глаз, выцветают глаза. И про него ведь говорят: Юра Волков, институтский борец, упругие плечи, мускулистая шея, а ведь тоже стал сдавать — тучнеет наш Юра. Подозрительно высоким становится лоб. Да что же из того? И все улыбаются радостно, и смотрят друг на друга с любовью, и поздравляют Лидию Ивановну.

Ты мила, Лида, ты весела, и оставайся такой всегда.

В эти весенние солнечные дни становится лучше тяжелым больным. Лучше становится и Карелину. Двадцатый день — рано говорить что-то определенное, и все-таки дела идут неплохо: установилось ровное давление крови, ровным стал пульс, нормальной стала температура. Уже начал бодриться. Есть ли боли? Есть, говорит, но слабые. С ним будет нелегко, когда пройдет первый месяц, — трудно будет удержать в постели. Но не нужно забегать вперед.

Волков еще раз осмотрел Карелина — выслушал сердце, легкие, измерил давление.

— Вы действительно так много работаете? — спросил в упор.

— Нет, — улыбнулся Карелин и наморщил лоб, — слухи значительно преувеличены. Их распространяет жена. А женщины, вы сами знаете: опоздаешь на час — говорят, что приехал поздно ночью.

— Вы почему три года не были в отпуске? — спросил Волков сухо.

— Так получилось, — тихо и очень серьезно ответил Карелин. — Всякий раз была неотложная работа. Сдавали большую гостиницу. А сроки подпирают. Ну и давай-давай. Выложимся, ребята, потом отдохнем. На следующий год та же история повторилась с новой клиникой. А в прошлом году со спортивным залом. Так что иногда приходится много работать и мало спать. Это моя работа.

— Все это так, — остановил его Волков. — Нельзя так много работать. Нужно себя щадить. Иначе человек выходит из строя раньше времени. А он не имеет на это права.

— Что же вы прикажете нам делать? — насмешливо спросил Карелин.

— Жить!

— Не понимаю вас. Растолкуйте, пожалуйста.

— Да, жить. Да, работать. Но никогда не забывать о своем здоровье. Читать книги, слушать музыку, гулять по лесу. Но никогда не забывать о своем здоровье. Вовремя отдыхать. Вовремя идти к врачу. Не ждать, пока привезут. Щадить свое здоровье. Беречь этот дар.

— А зачем это?

— Что зачем?

— Да вот так жить?

— Да затем, что человеку положено жить долго. Затем, что он не имеет права болеть инфарктом в сорок шесть лет. Есть учение о правильной здоровой жизни. Если мы говорим человеку: не кури, не пей водку, каждый день бегай — значит, говорим не зря. Значит, это необходимо.

Волков вдруг почувствовал — да, все вопрос времени. Вся штука в этом. Не нужно закрывать глаза. Когда-нибудь и он сгорит. И, может быть, сгорит раньше срока. Это возможно. И он будет лежать вот так, навзничь, распластанный, и ему будет запрещено шевелить рукой и глубоко дышать. Это может быть. Но Волков сделает все, что от него зависит, чтобы не лечь раньше времени. Он уже что-то знает и что-то может, а со временем будет знать больше, и сделает все, чтобы не лечь раньше положенного срока.

— То, что вы говорите, скучно, — твердо сказал Карелин. Лицо его заострилось, глаза кололи из-под надбровий. — Вы уж простите меня, но это очень скучно. Не обижайтесь. Согласитесь, нельзя жить без страсти. Все, что сделано на земле, сделано людьми, у которых была одна страсть. Только одна. И тут уж не станешь рассуждать — вот сделал много, вот мало, а вот в самый раз. Учить, строить, лечить — одна страсть. У меня — строить. И поверьте, я не смогу жить по-другому.

— Хорошо, Виктор Ильич, мы еще поговорим, — остановил его Волков.

Двадцатый день — больному нельзя много разговаривать. Ему нельзя волноваться. Это первый их разговор. И его Волков проиграл. Это не так важно. Будет еще разговор, потруднее, и его Волков должен выиграть. Обязательно должен выиграть.

— Вы должны знать, — сказал он, — что мы не разрешим вам так много работать.

— Скажите, Юрий Васильевич, но скажите, прошу вас, прямо, что будет, если я не послушаю вашего совета? — спросил Карелин.

— Я отвечу вам прямо — будет плохо. Будет второй инфаркт. Это правда.

— Скажите, сколько лет я могу протянуть, если не послушаю вас?

— Я точно не скажу. Но думаю, что больше пяти лет вы не выдержите.

— Это приговор, — сказал Карелин.

— Да, — подтвердил Волков.

Он жесток, но это необходимая жестокость. Волков должен уговорить Карелина вести правильную здоровую жизнь, и он уговорит. Иначе Карелин погибнет. Это точно. Чудес не бывает. Это долг Волкова. Долг врача. И он уговорит.

— А если я сделаю все, как вы говорите, и буду вести тихую, осторожную жизнь, в этом случае сколько я могу протянуть?

— Иногда люди живут очень долго после инфаркта. Так бывает. Но при правильном режиме, разумеется.

— Пять лет, говорите вы? — задумчиво спросил Карелин и повторил: — Да, пять лет!

Середина мая. День свободный. Отгул за прошлые перегрузки — пять дежурств в апреле, пять в мае. Бери отгул, Юра, бери выходной, дойдешь до жизни веселой. А до отпуска два месяца.

В восемь часов вышел из дому с женой и сыном — не спать же весь день, единственный выходной, а лето начинается, а солнце, а жара — скорее отдыхать! Проводил жену до метро — она уехала в Автово, в свой проектный институт. Неспешно отвел сына в детский сад.

А теперь скорее на Петропавловку — нет времени ехать за город, жалко время терять, — на Петропавловку! Как в давние студенческие дни. И хоть на день возвратить эти времена.

Расстелил одеяло, бросился на него. Так лежать всегда — неподвижно, распластанно — дым идет от спины, но не перевернешься.

Отдых! Он может быть полноценным только после стоящей работы. С визгом, с воплями играют в волейбол, ласточкой падают на песок, ползут на животе, расстреливают мячом мирно распластанные тела.

Лето начинается. Хватай его, глотай каждой клеткой тела — короткое оно, наше северное лето. Не теряй ни минуты. Отдыхай. До завтрашней работы еще так далеко — двадцать четыре часа. Отдыхай!

Двенадцать часов. Удар пушки! Все бросились в воду. Все, все, так положено. Бросились счастливо, восторженно. А нарушителей за руки, за ноги, в воду их, в воду.

Потом Волков снова упал на одеяло. Стучал зубами. Подрагивая, ждал, пока его снова раздавит солнце.

Вдруг рядом упала бадминтоновая ракетка.

Поднял голову — над ним стояла девушка. Худая, смеющаяся, с мокрыми волосами.