Анастасия Дробина - Дорогой длинною

Цыганский хор, сидящий полукругом, негромко тянул "Не вечернюю".

Данка знала, что через столько лет её здесь вряд ли кто узнает, но на всякий случай опустила вуаль и уверенной походкой пошла по проходу.

Ей повезло: искать Навроцкого долго не пришлось. Он сидел за столиком почти прямо перед хором, негромко разговаривал о чём-то со своей спутницей, которую Данка видела со спины. Она знала, что Казимир будет не один, но боль в сердце сразу усилилась, и Данка невольно поморщилась.

Подавив желание зажать саднящую грудь рукой, она начала торопливо пробираться между столиками.

Казимир увидел её сразу, и Данка не смогла сдержать усмешку, заметив, как дёрнулось от страха его лицо. Он неловко приподнялся из-за стола, что-то сказал, но хор цыган грянул "Тройку", и слова Навроцкого утонули в двух десятках сильных голосов. Нервная дрожь, охватившая Данку, сделалась сильней, ей стало жарко, и она сбросила мантилью прямо на пол. Из-за соседних столиков посмотрели удивлённо, но Данка и глазом не повела.

– Добрый вечер, Казимир! - весело сказала она, подходя к столику и опираясь на скатерть обеими руками. В ушах шумело, собственный голос слышался будто со стороны, и чтобы скрыть, как трясутся руки, Данка изо всех сил стиснула скатерть.

– К… к… к-кто вы такая? - От растерянности в голосе Навроцкого усилился польский акцент. В его глазах было такое смятение, какого Данка не видала никогда. - Кто вы, пани? Я… Я вас не знаю!

– Казимир, ты что, с ума сошёл? - участливо поинтересовалась она, обходя стол. В конце концов, не на него посмотреть она пришла. - Что же ты нас не представишь друг другу? Это же неприлично, друг мой!

Данка села на свободный стул, откинула вуаль и жадно уставилась в лицо женщины напротив. Через несколько мгновений напряжённого всматривания брови Данки поползли вверх. Она громко, на весь ресторан, сказала:

– Святы господи! Ой! - всплеснула руками и, откинувшись на спинку стула, залилась безудержным хохотом.

Купчиха Заворотникова лишь потрясённо открывала и закрывала рот. С её тронутого по лбу и подбородку прыщами лица смотрели на смеющуюся Данку круглые, голубые, с редкими ресницами глаза. Соломенные кудельки у висков чуть подрагивали, короткие, красные пальцы испуганно сжимали и отпускали край крахмальной салфетки.

– Святы господи… Дэвла баро , дадорэ мирэ-э-э [129] Господи великий, отцы мои … - заливалась Данка, вытирая вуалью выступившие слёзы. - Казимир, воля твоя, ты рехнулся! А я-то, дура… я-то с ума схожу, ночей не сплю, думаю - кто такая? Вдова? Меня моложе? А это же… Казимир, яхонтовый ты мой, да ты на что польстился? Вот на эти лупетки? На эту сковородку с глазами?! Господи-и-и…

– Подите прочь! - бледнея от гнева, закричал Навроцкий. - Я вас не знаю!

Душа моя, это же какая-то сумасшедшая…

– Что?! Казимир! Это мне прочь идти? Меня ты не знаешь? - сквозь приступ хриплого хохота спрашивала Данка. - Это я тебе сумасшедшая? А была коханая [130] Любимая (польск.) , была бесценная… Да ты что, пьяным напился, что ли, сокол мой? Проснись, пробудись! Посмотри на это чучело гороховое! Да я в сто лет лучше буду!

Из-за других столиков глядели во все глаза; кое-кто даже развернул свой стул, чтобы лучше видеть безудержно смеющуюся женщину с полураспустившейся причёской, в насквозь мокром платье, с которого на паркет уже натекла лужа, неподвижно застывшего кавалера с бледным и злым лицом и отвисшую нижнюю губу купеческой вдовы. Двое официантов уже энергично пробирались между столиками к месту происшествия.

– Пошла во-о-он!!! - вдруг истошно заголосила Заворотникова. Её круглое лицо покраснело, пальцы рванули салфетку.

Смех Данки прекратился, как отхваченный ножом.

– Что?.. - вскочила она с места, уткнула кулаки в бока, тряхнула головой.

Из причёски на паркет посыпались шпильки, и копна освобождённых вьющихся волос, метнувшись по спине Данки, упала ниже колен. За соседним столиком кто-то восхищённо присвистнул. Данка наклонилась над скатертью, приблизила к купеческой вдове тёмное, мокрое от слёз лицо, и Заворотникова захлебнулась на полуслове.

– Ах ты, моя бедная… - нараспев, чуть ли не ласково проговорила Данка, и её длинные глаза сузились ещё больше. - Ах ты, моя разнесчастная… Я-то, глупая, кислоты в лавке взяла, хотела тебя красоты лишить. А тут, гляжу, и лишать-то нечего… Но в больничке ты у меня, убогонькая, всё едино належишься! Я тебе покажу, шалава, как от двоих детей мужа забирать! Прощайся с личиком, родная!

Данка схватила бутылку вина, ударила ею о край стола, красные брызги веером разлетелись по скатерти и паркету.

– Кро-о-овь! - истерически заверещала какая-то дама.

Несколько мужчин бросились к Данке, но та, оскалив зубы, грозно завопила:

– Прочь, проклятые, жилы порву! - Оттолкнула в грудь подоспевшего официанта и взмахнула осколком горлышка.

За столиками послышались крики, завизжали женщины, вдова Заворотникова, пронзительно голося, повалилась под стол, со съехавшей скатерти посыпались вилки, ножи и бокалы, кто-то затушил ботинком упавшую свечу, кто-то уже во всё горло звал полицию… Но тут пришёл в себя Навроцкий, схватил рычащую, бешено выдирающуюся и плюющуюся Данку за локти и поволок прочь из зала. В дверях она лишилась сознания, и Навроцкому пришлось подхватить её на руки. К счастью, в суматохе их никто не преследовал.

На тёмной улице, под дождём, причитающий и поминутно оглядывающийся на стеклянные двери швейцар Северьяныч помог погрузить Данку в экипаж. Навроцкий сел рядом. Голубой свет фонаря упал на его неподвижное лицо.

– На Воздвиженку! - отрывисто велел он, и пролётка, мокро чавкнув по грязи колёсами, покатилась в темноту парка.

– Слыхали про Данку?!

Вопль Федьки Трофимова, с грохотом ворвавшегося в Большой дом, перекрыл все голоса. Собравшиеся в нижней зале цыгане тут же перестали обсуждать насущные вопросы, петь, звенеть стаканами и орать - стало непривычно тихо. Любопытные взгляды, скользнув по запыхавшемуся Федьке, один за другим обращались на сидящего возле печи Кузьму. Тот, чёрный и злой с похмелья, поднял голову, коротко взглянул на мальчишку воспалёнными глазами, отвернулся. Озабоченно взглянувший на него Митро встал с подоконника.

– Ты что же это, сукин сын? - сказал он едва слышно, но Федька попятился. - Ты чего тут языком метёшь, как пес хвостом?! Да я тебе…

Опешивший Федька уже открыл было дверь, чтобы, не дожидаясь неприятностей, выскочить на улицу, но Илья тронул Митро за плечо.

– Подожди, Арапо. Не пугай парня. Пусть уж скажет, что услышал. - И шёпотом добавил: - Пусть, так лучше… Всё равно узнает.

– Ладно. Говори, - помедлив, сердито сказал Митро.