Анастасия Дробина - Дорогой длинною

– Не в свои дела не лезьте…

– А ты не груби тётушке родной, которая при смерти! - парировала Даная Тихоновна. - Гришка - не муж, а несчастье роковое. Ты с твоей красотой могла бы партию и получше сделать.

– Не пойду я за вашего майора Опоросенко, отстаньте.

– Вот и чурбан выходишь! Ходила бы барыней замужней, майоршей, дом имела бы, детей нарожала… Или хочешь, как я, всю жизнь грибом на помойке прожить?

– Не будет у меня детей.

–Не будет, знамо дело… если не перестанешь к Ульяшке на вычистку бегать. Сколько раз уже от Гришки чистилась? Два? Три?

Анютка молчала. Ей и в голову не приходило, что тётка знает о её тайных предосторожностях. Спустя минуту она враждебно сказала:

– А что прикажете делать? Брюхатой ходить? Я ему и так-то не нужна, а на кого я беременная похожа буду? В ресторан брать перестанут, публика меня за два дня забудет, а Гришка - за один.

– Господи святый, и как я такую дуру вырастить смогла? - горестно спросила Даная Тихоновна у висящей над кроватью иконы Троеручицы.

Богородица не ответила. Даная Тихоновна пожала плечами и задумалась.

Молчала и Анютка. Из-под щелястого окна сквозило в спину, но она лишь куталась в шаль и не моргая смотрела в угол.

Даная Тихоновна раскашлялась. Кашляла она долго и с удовольствием, вспоминая родителей, господа бога, отца императора с семейством и святую Дарью. После чего откинулась на подушку и сказала:

– Я этих чертей цыган, слава богу, знаю. Яков Васильич, царствие ему небесное, со мной, как с супругой законной, почти двадцать лет прожил. И поверь ты мне, за детей они душу положат. Тебе бы, козище безголовой, не вычистки делать, деньги со здоровьем понапрасну тратить, а родить своему Гришке пару-тройку цыганят - раз уж тебе на нём свет клином сошёлся. Верь мне – никогда тебя не бросит!

– Но и любить не будет.

– Ну, милая, многого хочешь! - возмутилась тётка. - Нашей сестре одно что-нибудь полагается: или любит, или содержит. Выбирай, что тебе нравится.

И к тому ж, не замечала я что-то, чтоб он тебя хоть когда обожал…

– Да замолчите вы или нет?! - вспылила наконец Анютка. - Помереть и то покойно не можете!

– А вот насчёт этого не дождёшься! - ехидно заявила Даная Тихоновна. – Я уж знаю: ежели за ночь не скончалась - значит, ещё месяц-другой поскриплю! Поди отгони от дверей этих дур гулящих, чтоб не выли, да отцу Пафнутию за беспокойство сливяночки налей. И ложись сама спать там, на сундуке.

Спать ложиться Анютка не стала и ушла от тётки домой в отвратительнейшем настроении. В глубине души она не могла не признать, что Даная Тихоновна права.

…В дверях появился Иван Владимирович Конаков. Анютка, не замечая хоревода, сидела к нему спиной, и он долго не спешил окликать певицу, разглядывая её длинную шею, изящную линию спины в низко вырезанном платье и белые, словно из слоновой кости выточенные плечи. Когда Конаков сглотнул слюну, Анютка, не поворачиваясь, спокойно сказала:

– Очи ясные сломаешь, дядя Ваня, поберегись. Чего пришёл? Выходить пора?

– А то ты не знаешь… Все тебя ждут, - смущённо проворчал тот. - Глаза у тебя, что ли, на спине?

–В окне отражаешься. - Анютка встала, сдёрнула со спинки стула шаль.

Взявшись за виски, поморщилась. Без особой надежды попросила: - Дядя Ваня, может, домой я пойду? Ну, не расположена я сегодня - голова трещит, из носа вот-вот польёт… Не свалиться бы совсем…

– А мне какое дело? - буркнул хоревод. - Кто петь-то будет - я? Завтра, ежели разболеешься, бог с тобой, не выходи, а сегодня позарез нужно.

– Царь-государь пожаловал? - лениво спросила Анютка, идя к выходу.

– Нет. - Иван пошёл за ней. - Штабс-капитан Кричевский какого-то князя грузинского притащил, большой компанией сидят.

– Князь? - усмехнулась Анютка. - Знаю я, у них на Кавказе, у кого два барана есть, тот и князь.

– Ты идёшь или нет, оторва?! - лопнуло терпение у Конакова. - Чёрт с тобой, отпоёшь "Хризантемы" - и беги домой, а сейчас пошла к гостям!

– На бабу свою ори! - огрызнулась через плечо Анютка. - Иду.

Шагая по узенькому коридорчику к залу, Анютка с досадой думала, что, будь она цыганкой, этот старый хрыч нахальства бы не набрался таращиться на неё так… У девок-цыганок из хора всегда вокруг куча братьев, дядек, кузенов; на худой конец, муж или отец - есть кому заступиться. А она одна.

Одна даже при муже, который спит и видит, как бы спровадить её на содержание к какому-нибудь толстосуму. "Правда, что ли, пойти?" - горько подумала Анютка, на ходу набрасывая на обнажённые плечи шаль. Здесь, в хоре, её никто не любит. Певицы завидуют, за глаза называют "шалавьей горничной", вспоминая её работу в публичном доме, и уже дважды Анютка находила мелкие гвозди в своих ботинках. Даже свекровь, Настя, и та холодна с ней, хотя ни одного грубого слова невестке не сказала за все шесть лет. А Даная Тихоновна ещё говорит - рожай. Зачем? Чтобы в конце концов на улице с малым дитём оказаться? Нет уж, не дождутся, зло решила Анютка, отдёргивая занавеску перед входом в зал. Пока ещё она певица, пока ещё – Анна Снежная!

Хор закончил "Не смущай". Компания военных за тремя сдвинутыми столами бурно зааплодировала, к ней присоединились другие немногочисленные посетители. Хоревод объявил "великолепную Анну Снежную".

Анютка вышла к столикам и, привычно улыбаясь в зал, ждала, когда подойдут гитаристы. Голова у неё кружилась; огоньки свечей смешно прыгали перед глазами. Силясь взять себя в руки и едва удерживая улыбку на губах, Анютка вдруг с ужасом почувствовала, что глаза наполняются слезами.

"А ну, хватит! А ну, уймись? Одурела?! Вот эти-то порадуются…" - Анютка с ненавистью взглянула на ряд цыганок, повернулась к музыкантам, кивнула, и две гитары рассыпались мягкими переборами. Анютка взяла дыхание, запела "Хризантемы". Это был её любимый, "коронный" романс, всегда на ура принимаемый публикой, но сейчас Анютка пела машинально, не вслушиваясь в музыку, всеми силами стараясь отогнать вдруг подступившее отчаяние.

"Гришка, Гришенька, нехристь ты этакая, где ты сейчас? Думаешь о ком?

Об Иринке своей? Околеть бы тебе, Гришенька, под забором за такие мысли… Всю кровь из меня выпил, родименький ты мой… Что мне теперь делать?

Куда мне теперь идти? Обратно к тётке, полы мести? Без мужа меня же тут со свету сживут…" Огоньки свечей вдруг расплылись в глазах радужными пятнами, Анютка испуганно моргнула - и тут же поняла, что делать этого не надо было. По лицу побежали горячие капли, музыканты изумлённо уставились на неё, в зале воцарилась мёртвая тишина.

Выхода было два: или умчаться опрометью из зала - пусть сами выгребают, как хотят, - или любой ценой продолжать. Анютка выбрала последнее, надеясь, что давно отрепетированные до последней ноты "Хризантемы" не дадут пропасть. Так и вышло: голос не дрогнул, высокие ноты прошли как надо, и за второй куплет Анютка взялась уже совсем уверенно. Слёз она не вытирала, зная: будет только хуже.