Анастасия Дробина - Дорогой длинною

Господи, да что я - каракатица морская?! Я цыган, господи, нам на роду такого не написано…" Судорога свела плечи, руки, от холода ныли суставы, но со всех сторон к нему кинулись рыбаки, и последнее, что успел увидеть Илья, была оскаленная, рычащая морда Белаша.

– Да отчепись ты от неё, задушишь ещё! - словно сквозь сон, Илья услышал чей-то голос, почувствовал, что его трясут, разжимают ему руки.

Через силу он разлепил саднящие, словно в них насыпали песка, глаза. Было темно. Где-то рядом ревели волны. Вокруг плотным мокрым кольцом столпились рыбаки, кто-то подсунул горящий фонарь, и Илья увидел улыбающиеся лица.

– А где Роза? - силясь сесть, испуганно спросил он.

– Вот балда! - Белаш перестал его трясти. - Очнись, брат, ты её в руках держишь. Как ты её в этой каше выловил - зарежь, не пойму.

Роза лежала у Ильи поперёк колен - неподвижная, с закрытыми глазами.

Её юбка, порванная и мокрая, задралась выше колен. Машинально Илья одёрнул её. Стараясь, чтобы не дрогнул голос, спросил:

– Она жива?

– Если не отпустишь - может и помереть.

Илья с усилием взял Розу на руки, перевернул вниз лицом. Она застонала.

Ледяная рука слабо ухватилась за запястье Ильи.

– Смоляко?..

– Фу! Слава богу… Розка, ну разве можно так?.. - растерянно прошептал он, прижимая её к себе. - Что же ты, дура, сотворила-то? Ещё б чуть-чуть - и не успели бы мы…

– Я… я хочу домой…

Рыбаки, стоящие рядом, весело, облегчённо рассмеялись.

– Неси домой, - ухмыльнулся Белаш. - Там сам разберёшься, как её в чувство приводить. Помощь занадобится - покличешь.

– Иди к чёртям! - огрызнулся Илья. Помедлив, добавил: - Спасибо, брат.

Белаш отмахнулся. Пересиливая подступившую тошноту и дрожь в коленях, Илья поднялся на ноги, перекинул Розу через плечо и понёс её к посёлку.

Следом толпой потянулись рыбаки. Вскоре берег был пуст, и только растрёпанные волны с рёвом выбрасывали на оползающую гальку обломки разбившихся о камни шаланд.

Полночи Илье не давал спать кашель и болезненные вздохи Розы. Лёжа в темноте, он чувствовал, как Роза дрожит рядом с ним, как судорожно кутается в одеяло, которое быстро всё оказалось на ней, как накрывает голову подушкой. Зная её характер, Илья сколько мог прикидывался спящим, но к рассвету, когда Роза зашлась в долгом приступе сиплого, лающего кашля, всё-таки не выдержал:

– Тебе очень плохо? Да? Может, за Лейбой в город съездить?

– Спи ты, каторга… - придушенно выругалась она в подушку. - Никого мне не надо! Чихнуть спокойно не дадут, тьфу…

Голос её был обычным, ворчливым, и Илья, сам измученный штормом, борьбой с волнами и бессонной ночью, уснул в минуту.

А утром Роза, не вставая с постели, хрипло спросила:

– Ты чего по дому толчёшься? В город на базар не идёшь разве? Долго мне на тебя ещё любоваться?

Илья сразу понял, что сегодня он никуда не уйдёт. Подойдя к кровати, он сдвинул рукой с подушки жёсткие от соли, спутанные с водорослями волосы Розы… и мороз пробежал по спине, когда он увидел на постели багряные пятна.

– Роза, это что?

– Дурак… не знаешь, что у баб такое бывает?

– Да что ты мне голову дуришь! Это не то совсем! Это ночью, да?!

–Отвяжись, добром прошу… - глухо сказала Роза, отворачиваясь к стене.

– Я за Лейбой поехал.

Она не отвечала. Потемнев, Илья сорвал со стены узду, быстро вышел.

Старый раввин Лейба Аронсиони прибыл в рыбачий посёлок через два часа, сидя на лошади позади Ильи. Это был старый, благообразный, оборванный еврей, весь обвешанный сумочками, мешочками и узелками с травами и порошками. Диплома врача у Лейбы, разумеется, не было, но знахарем он был отменным и более-менее успешно лечил всё: от открытых переломов до белой горячки. Когда Лейба, охая и причитая, сполз на животе с крупа буланого, всю дорогу мучившегося от невозможности пуститься рысью (раввин побаивался быстрой езды), он увидел странную картину: перед кабаком Лазаря стояли, сидели и лежали люди. Казалось, весь посёлок явился сюда в разгар дня. Три десятка осёдланных лошадей бродили у коновязи. Кучками стояли непривычно молчаливые женщины. Старый покосившийся плетень плотно облепила ребятня, а Лазарь, сидящий на окне дома ногами наружу, и не думал её прогонять. У самого крыльца, растянувшись в пыли и положив головы на животы жен, лежали приехавшие из Одессы евреи. Было тихо.

– Что за шамес? - вежливо поинтересовался старый раввин, обращаясь ко всем сразу. - Где Роза?

Лазарь слез с окна. Кряхтя, пошёл открыть дверь для раввина. Кое-кто было встал, чтобы пойти следом за ним, но Лейба, остановившись в дверях, строго сказал:

– Оставайтесь здесь, божьи дети.

– Мне, Лейба! - шёпотом попросил Илья. - Можно мне?

– Сиди здесь, босяк!

Тяжёлая дверь захлопнулась. Илья медленно опустился на землю, и во дворе трактира снова наступила тишина, которую изредка прерывало лишь лошадиное фырканье у коновязи. Вскоре в окне появилась седая голова Лейбы.

– Янка, иди сюда!

Худая, маленькая, сморщенная, как высохшая репа, жена Иона, первая в посёлке колдунья, помчалась в дом. С её уходом стало ещё тише. Над морем висел белый шар солнца, к нему неслись, пронзительно вскрикивая, беспокойные чайки. Время ползло бесконечно, Илья уже извёлся, выкуривая третью подряд трубку и без конца сплёвывая от горечи во рту. По земле потянулись, всё удлиняясь, чёрные тени. День перевалил на вторую половину, но никто не думал уходить, словно у сидящих перед трактиром людей не было ни своих дел, ни ремесла, ни семей. Даже рыбаки, пропустившие утренний лов, казалось, не думали об этом; даже молочники-молдаване не ехали в город, забыв о пропавшем от жары товаре. Лазарь, вздыхая, уже третий час тёр полотенцем гранёный стакан. Юлька лежала, закинув руки за голову, на земле под грецким орехом, жевала травинку. Цыгане, казалось, обратились в статуи и даже не отодвигались от палившего их лица солнца.

Наконец взвизгнула дверь. Разом поднялись все головы. На двор стремглав вылетела Янка. Её морщинистое коричневое лицо было заплакано.

– Ну что, ну что? - засыпали её вопросами. Янка, не отвечая, обхватила руками столб плетня, тихо завыла, мотая обвязанной белым платком головой. Илья, бросив в пыль трубку, одним прыжком оказался рядом с ней… Но дверь скрипнула снова, и на крыльцо вышел старый Лейба. Люди хлынули к трактиру.

– Что с Розой, Лейба? - сдавленно спросил Илья.

Слезящиеся глаза старого еврея смотрели поверх голов на слепящее солнце. Лейба молчал до тех пор, пока Илья не зарычал, и лишь тогда нараспев, дребезжащим голосом произнёс:

– Бог один, Илья, и все мы дети его. Он отпускает нас на эту землю, он забирает нас с неё. Против его воли…

– Равви!!! - в голос заорал Илья, впервые в жизни перебив человека старше себя. - Что с Розой?!