Жеральд Мессадье - Царь Давид

– Отойдите немного, – попросил Давид двух священников, которые стояли напротив.

Давид склонился над сундуком. Внутри он был из дерева кедра. Ковчег оказался золотым только сверху: золотые листы были прибиты к дереву. Он заметил на дне два продолговатых каменных блока.

– Десять слов, – сказал Авиафар. – Скрижали закона.

– Но разве Моисей их не разбил? – спросил Давид.

– Он снял с них копии.

– А что стало со старыми кусками?

– Я не знаю.

Давид наклонился. Камни были гравированы.

– А палка, покрытая золотом?

– Скипетр Аарона.

– Но разве он не зацвел и не стал приносить плоды? – поинтересовался Давид.

– Его потом покрыли золотом, – ответил Авиафар, страдающий от невыносимого волнения, пот крупными каплями катился с него.

– Итак, это символический жезл, – заключил Давид. – Закройте ковчег, – приказал он двум священникам и помог им поправить крышку. Потом он осторожно спустился и протянул руку Авиафару, который больше не держался на своих ногах. – Я ничего не увидел в ковчеге, что должно было бы внушить ужас служителям Бога, – объявил он священникам. – Бог наказывает своих врагов, и когда они скрыты в пещерах или находятся за мили от ковчега. Мне не кажется справедливым, что поддерживают рассказы о зле, которое несет этот трон.

Они казались смущенными этими речами.

– Но… Оза? – спросил один священник. – Ты его видел сам?..

– Это несчастный случай, – ответил Давид, вспоминая толкование Авиафара.

– Намерение Озы было благое. Он хотел помешать трону Бога упасть, – добавил он.

Попав в западню своего собственного умозаключения, Авиафар качнул головой.

– Да, я думаю, что вот так и можно объяснить этот несчастный случай, – ответил он со вздохом.

– А бедствия, поразившие филистимлян? – спросил тот же священник, который вспомнил о смерти Озы.

Они должны укрепить нас в чувстве, что праведникам нечего бояться ковчега. Если вы поддержите этот страх, вы создадите еще больше проблем. Им внушали страх, возвращение ковчега повергло их в ужас. Теперь все священники закивали.

– Любовь нашего Бога должна вести нас, – подвел итог Давид, – как и то, что страх перед ним должен останавливать наших врагов.

Вечером он попросил прорицателя Нафана поужинать с ним.

– Вот я в каменном и кедровом доме, а ковчег в палатке. Разве это справедливо? – сказал он ему. – Я купил за высокую цену участок Арауна. Я приказал воздвигнуть алтарь, ты это знаешь. Не должен ли я начать строить большой дом Бога?

– Если Господь захочет храм из камня и кедра для своего ковчега, он даст тебе знать об этом, – ответил Нафан.

– Значит, Господь останется без дома в Иерусалиме?

А разве у него не было самого высокого храма в Гаваоне [12]? – спросил Нафан вместо ответа. – А народ разве не молился ему на горе Оливье [13]? Жди божьего знака.

– Может быть, спросить идолов?

– Если только для того, чтобы ты перестал думать об этом.

Минуту Давид молчал.

– Скажи мне, Нафан, – спросил он наконец, – кто я для Бога, который поднял меня столь высоко?

– Спрашивает ли камень, почему он заложен в здание? Вспомни себя, Давид, разве ты тот же, кто пас свои стада? Ты инструмент, избранный Богом для осуществления предначертанного.

– Что случится теперь?

– Случится только хорошее, если ты останешься служителем Бога. Но ничто не будет легко. Будут другие трудности. Ты молод, ты царь, отныне мы богаты, и мы окружены завистливыми соседями.

– Почему тогда мы?.. – спросил Давид, наклоняясь, чтобы положить руку на плечо Нафана. – Почему мы одни?

– А почему бы не мы? – ответил Нафан, улыбаясь. – Ты нам показал, что мы этого достойны.

Ужин подходил к концу. Он выбрал финик на блюде, стоящем перед ним, и съел его.

– Может быть, поэтому ты под защитой неба. Давид погрузился в размышления. Раньше он любил сражения; сейчас это стало его работой. Сначала он любил одну женщину, потом другую, потом третью; но теперь он больше не располагал собой. Он был горячим, стал рассудительным. Он вздохнул. Отныне все имело цель. Любимый царь – это больше, чем солдат, и меньше, чем ангел. Служитель. Надо им быть.

Нафан был прав, еще надо было сражаться.

С запада атаковали филистимляне. Они упорствовали. И были разгромлены.

С востока моавитяне бросились на приступ Иерусалима. За неделю Давид обратил их в вассалов, которые платили ему дань.

На севере Адраазар, царь Сирии Сувской, направился к Евфрату, чтобы там воздвигнуть монумент своей славы, когда отряды Давида преградили ему путь на территорию Нефтали и обратили эти отряды в бегство. Они поймали большую часть лошадей и захватили колчаны стрелков, украшенные золотом. Сирийцы дамасские пришли на выручку своему соседу. Им не повезло: они были разбиты, а когда Давид захватил в этих царствах города Беф и Бероф, он устроил там свои гарнизоны, и они тоже должны были выплачивать дань.

Поддерживать отношения с этими царствами было все равно что вмешаться в ссору прачек: они с первого раза становились как союзниками, так и врагами. Фой, царь античного города Имафа на Оронте, который не поделился с Адраазаром, отправил своего сына Иорама к Давиду, потому что узнал о поражении сирийцев. Молодой Иорам приехал, нагруженный золотыми и серебряными вазами, кожей, а также улыбками.

– Нужно будет захватить следующих, – заметил Иосафат в шутку, – они приносят столько золота, сколько сами весят.

Все вазы были отправлены в храм, чтобы Авиафар употребил их на службу Богу.

Но также случалось, что царские дома демонстрировали свои капризы. Так, когда умер Нахаш, царь аммонитян, Давид, который завязал с ним дружбу, послал к его сыну Аннону, наследнику трона, миссию соболезнования. Люди были приняты плохо.

Аммонитские властители настроили наследника против прибывших и уверили его, что все иудеи лицемеры и шпионы. Молодой человек поверил им, захватил эмиссаров Давида, сбрил им бороды наполовину, разрезал платья и плащи до ягодиц, отправил назад.

Давид пришел в ярость и помчался навстречу своим гонцам. Он оставил их в Иерихоне и запретил им покидать город, прежде чем отрастут их бороды. Аммонитяне почуяли неотвратимую угрозу: в спешке создали они коалицию с сирийцами Сува на севере, царем Мааха и царем Тоб. Узнав про эти союзы, Давид послал Иоава выступить против них. Армии аммонитян стояли у ворот города, сирийцы и отряды Маака и Истова с другой стороны. Это составило всего двенадцать тысяч человек. Иерихон был защищен.

Иоав разделил армию в десять тысяч человек на две половины, одной половиной командовал он сам, а другой его брат Абисхай: Иоав встал напротив сирийцев, Абисхай напротив аммонитян, и если бы какая-то часть ослабела, они бы пришли на выручку друг другу. Давид ждал в Иерусалиме результатов сражения, не отдыхая ни минуты. Останется ли ковчег по велению неба в Иерусалиме или отправится в новые скитания? Так как он не сомневался, что Иоав и Абисхай проиграют эту войну, то независимости города угрожает серьезная опасность. Однако все произошло иначе. Иоав бросился на сирийцев с такой яростью, что они растерялись. Несомненно, у них было лучшее вооружение, но их стратегия была сломлена страхом, который охватил их. Когда они увидели, что их колесницы не остановили иудеев, они, испуганные, побежали сами. И действительно, эти сверкающие, но малоудобные повозки, оснащенные пиками, для иудеев составляли легкую добычу: фаланга умелых лучников быстро избавилась от возниц; неуправляемые лошади стали метаться во всех направлениях, путаясь в сбруе, таща за собой на колесницах агонизирующих, хрипящих наездников. Всадники, следовавшие за колесницами, внезапно оказались незащищенными, и тогда их тела были изрешечены стрелами иудейских лучников, которые стояли не в центре, а по бокам наступающего корпуса. В конце нескольких минут лихачества паника овладела ими, и они разбежались.