Жеральд Мессадье - Царь Давид

И Иоав ткнул пальцем на дверь.

Давид встал. Он прошел мимо Иоава, старая тень, которую навсегда покинула слава, он – создатель Израиля, тот, кто бросил вызов Саулу, объятый страхом получить удар копьем в спину. Абисхай был внизу лестницы, ведущей из старых покоев Саула.

– Собери армию, всю армию во дворе, – скомандовал ему Иоав тоном, не терпящим возражений. – Царь хочет их поздравить, прежде чем они отправятся спать.

Немного погодя вся армия была собрана во дворе, при свете факелов. Они смотрели во все глаза на царя, ради которого они рисковали жизнью. Этот бледный старик дрожащим голосом благодарил их за одержанную победу и призывал на них благословение Всевышнего за мужество, с которым они сражались. Они приветствовали его настороженно.

Иоав стоял за ним, сверля его взглядом. Жены и слуги, дети и жители Миханаима стояли у окон. Одна женщина особенно смотрела на него: это была Маана, мать Авессалома. Она пришла утешить его позднее, когда он стенал надломленным голосом. Они горько плакали этой ночью.

В другой комнате старого дворца Иоав и Абисхай, закутавшись в плащи, сидели на полу напротив жаровни и сумрачно смотрели на сверкающие угли. Время от времени треск, казалось, оживал, угли краснели, выбрасывая искры в воздух, словно оскорбление, потом серели и, наконец, белели.

– Царь… – сказал Иоав.

– Был царь, – поправил Абисхай.

– Совсем старик, старая женщина! – воскликнул Иоав.

Еффей скорбно слушал их, жуя финики и бросая косточки в огонь.

– А если он теперь умрет… – сказал Абисхай, не закончив фразы.

– Есть другие дети, – заметил Иоав.

– К счастью, ты заставил его произнести эту речь, – сказал Еффей.

– Если бы я этого не сделал, был бы бунт, и я знаю солдат, которые бы попытались его убить, – ответил Иоав.

– Что теперь будет? – спросил Абисхай. – В самом деле, эта победа ничего не решает.

– Нет, она ничего не решает, – согласился Иоав спустя некоторое время.

В тот вечер слава Давида, великого царя Израиля, рухнула.

В действительности, как и утверждал Абисхай, победа ничего не решала. Выбрав Авессалома царем, Израиль отрекся от Давида.

На следующий день ранним утром смутный женский силуэт, закутанный в одежды, решительным шагом пересек пустые и холодные коридоры старого дворца.

Женщина подошла к двери комнаты Давида. Заслышав шаги, Эфраим прибежал остановить незваную гостью.

– Он с Мааной, – сказал он, протягивая руку, чтобы преградить проход.

– В его возрасте… – возразила женщина, подернув плечами, оттолкнула руки, но, прежде чем войти, она повернулась к Эфраиму и добавила: – Пойди посмотри, не сможешь ли ты принести нам три чашки с горячим молоком.

Порыв холодного воздуха ворвался в комнату вместе с посетительницей, слегка оживив две темные неясные фигуры на ложе, в углу комнаты.

– Авигея, – сказала Маана несчастным голосом, – оставь нас с нашим горем.

– Горе не кормит мир, – ответила Авигея, это была она.

Давид с трудом сел, прищурил глаза, помассировал руки, потом колени, поднял руки к лицу, потом откашлялся, но ничего не сказал; только повернул к Авигее испещренное морщинами лицо. Она поискала кресло, но довольствовалась табуретом.

– Сегодня утром Израиль без царя, – сказала она холодно. Маана помогла Давиду встать. Минуту он постоял согнувшись, стараясь сохранить равновесие, поискал свои сандалии, позвал Эфраима и занялся своим утренним туалетом.

Маана и Авигея остались лицом к лицу. Они обменялись взглядами. Обольщения не было, оставалась лишь мудрость.

– Храни Бог твоего сына Даниила, – наконец сказала Маана.

У тебя осталась Тамар, – сказала Авигея, – живи. Как и мы все, за пределами дворца ты просто старая женщина без средств к существованию. Кроме того, у нас есть дети. У меня Даниил. Я прошу твоей помощи. Нужно вернуть Давиду его энергию. Для его же блага. Для нашего.

И, помедлив, она добавила:

– И для нашего народа. Столько молодых людей умерло за последнее время…

Маана встала, оправила платье, провела рукой по волосам, привела в порядок постель и села.

– Такое большое испытание… – прошептала она. В ней почти ничего не осталось от ее кроткой красоты. Подкрашенные глаза, шея как у ящерицы, волосы неопределенного цвета от серого до яркой меди: покрашенные хной на концах.

– Это испытание было бы еще ужаснее, если бы твой сын Авессалом предал мечу Давида, Маана.

Та вскрикнула и принялась плакать.

– Не время, Маана, – прервала Авигея. – Нужно торопиться. Каждый час, что проходит, увеличивает опасность.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Заставь Давида действовать. Собрать его отряды. Вновь завоевать Иерусалим.

Вернулся Давид, поддерживаемый Эфраимом, Авигея уступила мужу свой табурет.

– Холодно, – сказал он, садясь. Потом он посмотрел на Авигею: – Да, Израиль без царя.

– Позволишь ли ты разрушить творение Господа, творение своей жизни? – сказала она.

– Творение моей жизни… – повторил он надломленным голосом.

– Авигея права, – сказала Маана.

Твои отряды думают, что ты отречешься, – снова начала Авигея. – Если ты не отреагируешь быстро и энергично, то неважно, который из твоих сыновей попробует довершить то, что начал Авессалом.

– Что хочешь ты, чтобы я сделал? – жалобно спросил он.

– Пойди к солдатам, Иоаву, Абисхаю, Иттаю, чтобы воодушевить их. Отправь гонцов к тем, кто встал на сторону Авессалома, а именно: к своему племяннику Амессаю, и скажи, что ты его прощаешь, чтобы они воссоединились с тобой. Отправь гонцов в Иерусалим. Отправь гонцов в двенадцать племен.

Эфраим вернулся с тремя чашками молока и маленькими хлебцами на подносе. Он склонился к Давиду, который схватил свою и стал пить маленькими глотками.

– Хорошо, – сказал он, когда выпил все свое молоко и съел весь свой хлеб.

Он встал, пригладил бороду и провел рукой по волосам, встряхнул платье и надел плащ с помощью Мааны.

– Ты – хороший советчик, Авигея, – сказал он, прежде чем выйти за дверь.

Он застал Иоава внизу у лестницы. Два человека встали друг напротив друга. Давид схватил Иоава за руку и сказал ему:

– У нас есть общее дело.

– Я вижу, что ты преодолел свое горе, – сказал Иоав.

– Царь может похоронить сына, – ответил Давид. – Отец – никогда. Где твой брат и Еффей?

– Они хоронят мертвых и считают убитых врагов.

– Это были не враги, Иоав, – печально сказал Давид. – Это были не враги.

Через несколько дней Минахаим переместился в предместье. Здесь дышалось свободнее, потому что больше не было врагов, но каждый сдерживал дыхание: к кому попадет трон? Был ли Господь рядом с Давидом или он его предал? Другие города оказались не в лучшем положении: когда новости о смерти Авессалома пришли туда, женщины били себя по лицу, а мужчины в грудь.