Даниял Ибрагимов - Противоборство

Чтобы не возвращаться к этому, сообщу, в октябре 1947 года Малышев, министр транспортного машиностроения СССР и заместитель Председателя Совета Министров СССР, впервые за десять лет написал заявление [277] об отпуске. Понимая, что идет большая работа по восстановлению заводов, разрушенных фашистскими оккупантами, Вячеслав Александрович не мог позволить себе длительный отпуск. Он просил его всего «на одну неделю, с 12 по 19 октября с. г. и использовать эти несколько дней для охоты в районе Калининграда».

Десять лет! А кажется, совсем недавно, в предвоенный 1939 год, 37-летний Малышев принял дела первого «своего» наркомата... Это был именно его, малышевский, заново образованный в 1939 году наркомат тяжелого машиностроения. Прошел лишь год, и пришлось осваивать другой участок – в 1940 году он стал наркомом среднего машиностроения... Отдых, семейные тихие радости, прогулки с семьей на лодке по Оке в воскресные дни... В Коломне это было возможно. Позже – нет. Тем более, когда грянула война и Малышев стал у руля наркомтанкопрома. Теперь отдых – это дорога, вырвавшая Вячеслава Александровича на несколько часов из стихии совещаний, расчетов, переговоров.

И вот опять – совещание. В директорском кресле сидел И. М. Зальцман.

– Разрешите курить, Вячеслав Александрович.

– Пожалуйста, курите.

Зальцман закурил, выпустил колечко дыма. Он тоже устал. Его можно видеть в цехах в течение полных суток. Ни один начальник цеха или участка не мог позволить себе роскошь почувствовать усталость раньше, чем добивался хотя бы относительного благополучия в своем хозяйстве...

– С чего начнем? – спросил Зальцман.

– Послушаем главных: над чем сейчас работают?

Котин коротко доложил, какие работы ведутся в конструкторском бюро по танкам. Затем говорил дизелист Трашутин. Малышев слушал внимательно, делал пометки в записной книжке, не перебивая вопросами. Ему не надо было все долго разъяснять.

Затем нарком задал несколько вопросов Духову относительно танка КВ. Николай Леонидович отвечал с присущей ему скромностью. Хотя конструктор он был незаурядный, человек духовно значительный, но побороть в себе застенчивость не мог.

Нарком знал, что в КБ Духова называют «хитрым хохлей» за его умение находить компромиссные инженерные решения. Нередко во время коллективных обсуждений, [278] когда споры особенно разгорались, глаза Николая Леонидовича наполовину смыкались и можно было подумать, что он засыпает. На самом же деле мысль у него работала вовсю, а сонный вид его говорил не о равнодушии, а наоборот, о глубокой внутренней заинтересованности в происходящем.

– Вы, Николай Леонидович,– сказал Малышев,– кажется, органически не способны делать то, что вам неинтересно, так?

– Безусловно,– в тон ему ответил Духов.

– Я вам сейчас кое-что расскажу и прошу вас принять это не только как указание наркомата, но и как интересное, важное дело...– Малышев помолчал, поудобнее устроился в своем кресле.– Недавно ГКО рассматривал технические характеристики танка КВ. Так вот, вывод был неутешительный для всех нас. Было сказано: танк слишком тяжел, его не выдерживают мосты, поэтому их приходится обходить, на что тратится много времени. Такой танк нам не нужен. Его надо значительно облегчить. Если не удастся – снять с производства.

Последние слова Малышев произнес тихо, с какой-то болью. Для всех сидящих в директорском кабинете, в том числе и для наркома, танк КВ был родным детищем. Совсем недавно им восхищались. Это КВ сметал со своего пути эскарпы, надолбы, ежи, проволочные ловушки, французские сетки над ямами, подавляя доты и дзоты. Не раз осматривали танк после боя – с короткими ручейками-бороздами в лобовой броне и бесчисленными вмятинами в бортовой – следами вражеских снарядов. Все выдержал! И вдруг – снять с производства?

Конструкторы хорошо понимали, что за последний год в машину внесено много изменений, знали они и об опасности пагубных последствий, связанных с наспех проводимыми улучшениями. Ведь для тщательной отработки того или иного нововведения не было ни времени, ни испытательных стендов. Но сейчас нарком говорил не о мелких изменениях, вносимых недостаточно организованно и способных стать бичом производства. Речь шла об одной из самых важных характеристик танка – его массе.

Духов, возглавлявший конструкторский коллектив Танкограда в первые месяцы войны, напомнил предысторию – как получилось, что машина стала тяжелее, чем предусматривалось в проекте однобашенного КВ в 1939 [279] году. Сначала у танка была башня сварная из броневых листов. Потом, как уже знает читатель, на Уралмаше группа инженеров приступила к опытам, стараясь научиться делать литье башни формовкой в землю. И как пригодилась эта технология! Ведь два крупных бронепрокатных стана – мариупольский и ижорский – после начала войны пришлось эвакуировать на Урал, листового материала не хватало. Уже в начале 1941 года на КВ стали устанавливать литую башню. Толщину ее стенок пришлось увеличить, так как литье более рыхлое, чем катаная сталь, и при равной толщине стенок она была менее стойкой к снарядному обстрелу. Поэтому она и весила 7 тонн.

В это же время на КВ установили более мощную 76,2-миллиметровую пушку Ф-34 с длиной ствола 41,5 калибра.

В апреле 1941 года был издан приказ НКТП, обязывающий завод установить на танках КВ-1 и КВ-2 экраны, и с 1 июня эти танки стали выпускаться с экраном толщиной 25 миллиметров. Это позволило увеличить толщину лобовых деталей корпуса до 105 миллиметров, а башни – до 90 – 100 миллиметров.

В этом и заключалась главная причина утяжеления танка.

Как бы разгадав, что именно вопрос о снятии танка с производства волнует и директора завода, и конструкторов, Малышев сказал:

– Мы техники. Мы конструкторы. И нам нельзя попадать в плен эмоций. Военную технику нельзя рассчитывать на десятилетия, и особенно в военное время... Мы уже имеем печальный довоенный опыт с танками БТ и Т-26, принятых на вооружение в 1931 – 1934 годах и находившихся на вооружении Красной Армии почти 10 лет. Мы не видим своего врага – гитлеровского конструктора, который сидит над своими чертежами где-то в Германии, в своем кабинете, но, не видя его, мы воюем с ним. Я знаю: что бы там ни придумал вражеский конструктор, мы обязаны придумать лучше. По уровню вооружения, бронезащите танка, по его проходимости и маневренности, по уровню моторесурсов, запасу хода. По всем этим показателям нам нужно вырваться вперед. Если мы будем в итоге совершенствования и модернизации танков создавать боевые машины на уровне той, которая действует на поле боя, то такие модернизации и совершенствования [280] никому не нужны, они отстали. Конструктор – это впередсмотрящий нашей индустрии, разведчик. В незримой дуэли конструкторов мы должны быть сильнее, вооруженнее! Нет сомнения, что фашисты уже разглядели до конца и Т-34 и КВ и, вероятно, в ближайшем будущем попробуют что-то им противопоставить. Мы должны собрать всю свою волю и фантазию, все свои знания и опыт, чтобы в день, когда два новых танка – наш и вражеский – столкнутся на поле боя, наш оказался бы победителем. Готовы ли мы к этому?