А. Ибрагимов - Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe

Эта книга о старом слепом царе «Махабхараты» – героического эпоса Древней Индии. Следует объяснить, почему подобный персонаж заслуживает рассмотрения, ведь обычно в центре внимания героического эпоса, будь то архаические песни, классические сказания древности или поздний эпос европейского средневековья, находится могучий и доблестный витязь, совершающий подвиги. К подвигам отнeсём такие деяния, как борьба с чудовищем (Добрыня/Змей, Одиссей/Полифем), участие в масштабных боевых действиях (Троянская война «Илиады», битва в Ронсевальском ущелье «Песни о Роланде»), изолированные поединки витязей (былина «Бой Ильи Муромца с Жидовином»), а также богатырское сватовство (Зигфрид – Брюнxильдa «Песни о Нибелунгах», Алпамыш – Барчин «Алпамыша»).

«Махабхаратa», как произведение классического героического эпоса, над которым иронизирует Джон Мильтон (см. эпиграф), не составляет исключения: аудитория найдёт здесь и борьбу героев с чудовищами, и примеры богатырского сватовства, и бесчисленные сражения. Но не следует забывать, что в любых сказаниях витязи окружены персонажами, непригодными к совершению бранных подвигов. Это прежде всего женщины (за редкими исключениями греческих амазонок, русских поляниц, тюркских богатырш и германских валькирий), престарелые родители героев, старые правители и всевозможные представители интеллектуальной элиты эпоса – мудрецы, певцы, прорицатели, особы духовного звания (шаманы, друиды, брахманы, левиты, христианские священники). И поскольку главной темой героического эпоса являются богатырские подвиги, «небоевые» персонажи в большинстве отодвигаются сказанием на второй план, составляя фон этих подвигов, даже когда являются их «оправданием» или побудительной причиной (Андромеда, ради спасения которой Персей вступил в поединок с морским чудовищем; Елена, из-за которой разгорелась Троянская война), либо направляют эпическое действие посредством пророчеств или проклятий, подобно волшебнику Мерлину кельтских сказаний или пророку Самуилу Ветхого Завета.

Остановимся подробнее на одной категории эпического антуража – престарелых родителях героя. Родители могут быть сугубо эпизодическими персонажами, составляя окружение героя только до начала его богатырской карьеры (родители Ильи Муромца, героя исландской caги Греттира), могут слегка вмешиваться в богатырскую деятельность героя, давая советы, которых герой часто не слушает (мать Добрыни советует сыну не ездить на Пучай-реку) или выручая незадачливого героя из беды (мать финского героя Лемминкяйнена вылавливает расчленённое тело сына из реки мёртвых и воскрешает его). Изредка герой становится продолжателем подвигов отца (Сигурд – Сигмунд германского эпоса). Особый случай представляют династические сказания, где смена поколений героев (правителей), а часто и внутрисемейные отношения, в том числе связанные с борьбой за наследство или престол, являются, наряду с бранными подвигами, специальным предметом рассмотрения. Но даже в этом случае выход на сцену молодого поколения немедленно и неизбежно приводит к оттеснению эпических родителей на второй план; наиболее полно и последовательно смена одного активного поколения другим представлена в династиях патриархов Ветхого Завета, ирландских королей германского эпоса «Кудруна», шахов рода Кеянидов иранского эпоса «Шахнамэ». Ограничимся этими вступительными замечаниями о месте престарелых родителей в эпосе. Остаётся только отметить, что, несмотря на «второстепенность» родителей героя с точки зрения эпического действия, многие сказания отводят им важную роль в решении животрепещущей этической проблемы: в какой мере родители ответственны за проступки детей? Нам предстоит убедиться в том, что эта проблема находится в центре внимания Махабхараты, и мы неоднократно будем к ней обращаться.

Предмет наших разысканий, старый царь индийского эпоса, по совместительству – отец и дядя главных героев Махабхараты. Как и положено старому царю, Дхритараштра не совершает ни подвигов, ни каких-либо других активных действий stricto sensu , ограничиваясь размышлениями, советами, речами и приказаниями. Но переживания, сомнения и моральные муки царя оказываются в центре внимания сказания, и это вдвойне необычно. Во-первых, нe-витязь не заслуживает столь пристального внимания; во-вторых, даже в случае главного героя сказание обычно сосредоточено на действиях , a не на таких второстепенных с точки зрения героическoгo эпоса обстоятельствах, как переживания или мотивaция его поступков.

Необычно не только отношение сказания к Дхритараштpe, весьма необычен и он сам. Несмотря на почтенный возраст и незаурядный ум, старый царь отличается от величественных и мудрых седовласых эпических владык, какими предстают Нестор «Илиады» или Эвандр «Энеиды». Есть, конечно, среди эпических правителей особый разряд, представленный мелочным и мстительным князем Владимиром Красное Солнышко русских былин или откровенными злодеями (царь колхов Эет, задумавший погубить аргонавтов; царь Турана Афрасиаб – коварный враг иранских витязей), но Дхритараштра и на этих отрицательных персонажей не похож. Нестандартно выглядит и вторая ипостась Дхритараштры – эпического отца. Скоро читатель сможет убедиться, что по отношению к сыновьям, особенно к старшему, царь ведёт себя не совсем по правилам жанра, да и с родительскими обязанностями справляется скверно.

Фигура Дхритараштры, прожившего долгую жизнь, интересна не из-за приключений, которых в жизни бедного слепца просто не было, но потому, что этот персонаж буквально соткан из противоречий и глубоко трагичeн. Царь постоянно находится в состоянии морального выбора и непрекращающейся рефлексии по поводу правильности этого выбора – занятие, несвойственное эпическому персонажу, отцу или правителю, будь то царь Трои Приам («Илиада»), конунг данов Хродгар (англосаксонская поэма «Беовульф»), царь израильтян Саул (Ветхий Завет) или Киевский князь Владимир (русские былины).