Жанна Стафеева - Нет мира в конном мире. Часть 2. Выход?

Сперва Бал «закололся». То есть у него подозревали колики. Жеребца водили в манеже. Очень важно, чтобы во время колик лошадь не стояла, постоянно двигалась шагом. Бал ходил-ходил и вдруг завалился на бок и подняться на ноги уже не смог.

Сломя голову, я прилетела на конюшню, побежала в манеж. Весенний Бал пытался встать, но тут же падал. В полном «неадеквате» – то колотил по воздуху ногами, кусался, то вдруг принимался жевать сено, которое под него пытались подсунуть. Чтобы не на холодном лежал. В душу прокралась предательская мысль: он не жилец!

Жеребец тяжело дышал, скрипел зубами. Коновод Лена притащила все теплые попоны, все какие были, чтобы согреть несчастного. Но Бал продолжал колотить ногами и попоны сбросил. Ленка кинулась накрывать его снова.

За пару часов до Бала похожие симптомы проявились еще у одной лошади – караковой Мексики, а вскоре и еще у четырех лошадей этой конюшни. Стало понятно – массовое отравление. Позже выяснилось, что в сене был мышьяк…

На конюшнях не делают анализов кормов. Привозят сено. Если оно не плесневелое – его скармливают лошадям. Иногда скармливают и плесневелое, я сама видела. А где это сено было скошено, где оно валялось, пока не попало на конюшню – одному Богу известно.

Из промерзшего манежа жеребца было решено перетащить в денник и попытаться подвесить к потолку. Легко сказать! Тащить надо было метров сто. А веса в нем было килограмм шестьсот, не меньше. Дело осложнялось тем, что Бал все еще бился. Тащили беднягу, пока он был относительно спокоен, потом пережидали приступ.

Под жеребца подсунули попоны и тащили вдесятером. Мне опять досталась голова. Надо было держать ее и следить, чтобы Весенний Бал не ободрал голову о порог и бетонный пол конюшни.

У меня жутко подскочило давление, и моя собственная голова просто раскалывалась. Я терпела и делала все, что нужно, но глубоко в душе чувствовала, что все бесполезно. Все напрасно. Бал уходил…

Ему не помогали ни капельницы, ни уколы. Другие лошади съели меньше отравленного сена. Их владельцы постоянно сидели рядом со своим любимцами, не давая им выбить катетер из вены. Их удерживали на ногах, обложив тюками с сеном. Так и дежурили сутками.

В критическом состоянии находились двое – Весенний Бал и Мексика. Владелица Мексики, маленькая блондинка Оля была просто раздавлена горем. Я уже понимала, что нам с ней не избежать трагического финала, и пыталась утешить ее, как могла. Я помнила ее еще по племферме «Русско-Высоцкая». Рассказывала, какой очаровательной Мексика была жеребенком.

Мать караковой без отметин Мексики – гнедая Мэри, была отличной тракененской маткой. Я ездила на ней в поля и помню ее широкий устойчивый ход и мягкие аллюры. Отец – гнедой Крах, или «крантик», как звали его на конюшне – жеребец очень импульсивный, с удивительно породной головой. И свою безупречную линию верха и красивую голову Крах стойко передавал своим детям. «Крантики» были картинистые, отлично прыгали и быстро раскупались годовичками и двухлетками. Маленькая стригунишка Мексика была очаровательна. Потом она превратилась в ладного общительного годовичка и быстро приглянулась частным владельцам. Дальше – все, как обычно – заездка, тренинг молодой лошади, конкурные тренировки, выезды в поля. Счастливые моменты коневладения покупка конных причиндал, чистка, седловка, разминка. Для кого-то эти слова ничего не значат, но для конника все это впечатления и воспоминания. С каждой лошадью, которой ему доводилось владеть.

И вот теперь эта выращенная, вылюбленая лошадь уходила. А ее хозяйка сидела рядом с ней, плакала и гладила Мексику по голове, не зная, как облегчить страдания ее любимицы. Мексика лежала на сене и уже еле дышала. Она «закололась» на несколько часов раньше Бала. Ее сразу подвесили к потолку специальным устройством из ремней и цепей, но это не помогло. Только пережимало брюхо, причиняя Мексике дополнительные страдания Теперь кобылу освободили, чтобы дать умереть спокойно. Беленькая Оля, шатаясь, вышла из конюшни, подставив опухшее от слез лицо падавшему снегу.

Бал еще был жив, но очень слаб. На третьи сутки начались пролежни, и ветврач начал настаивать на эвтаназии. Но мы боролись до конца, пытались подвесить его в деннике. Пока я бегала за подмогой на соседнюю конюшню, Бал скончался. Юра и Вета, хозяева гнедой Зары, которым, в итоге, все-таки удалось тогда спасти свою красавицу, помогали мне, как могли. Когда я прибежала с подсобниками-узбеками, было уже поздно. Юра подошел ко мне сзади, взял меня за плечи и тихо сказал:

– Аля. Все кончилось. Не смотрите на него…

Я знала: зубы Весеннего Бала обнажились в жуткой улыбке…

Приехавший на вскрытие ветеринар чуть не выронил сигарету, увидев меня. Когда-то она помогала мне спасать Хуторка. Питер – город маленький. Особенно Питер конный.

– Как! У одного и того же владельца погибают две молодые и здоровые лошади? Так не бывает.

К сожалению, бывает. И почему-то это случилось именно с моими лошадьми. Мне предстояло понять, что я упорно делаю не так. Я не верила в стечение обстоятельств и считала виноватой именно себя.

Вскрытие Весеннего Бала и Мексики подтвердило диагноз отравления мышьяком.

Надо было срочно решать вопрос с телом. Конюхи предложили вызвать собачников и отдать жеребца на корм собакам, а похоронить только голову. Я посмотрела на них, как на больных.

– А что? Мы всегда так делаем… – удивились они.

По закону надо было везти Бала на утилизацию. Вот только эта контора, конечно, принимала лошадей, но только расфасованных в пакетах по пятьдесят килограмм!

В этот момент мне казалось, что весь мир сошел с ума. И что беспокойство мое было не напрасно. В коварном тумане все-таки оказалась жадная, безжалостная гать. И я уже погрузилась в эту вязкую черную болотную воду и меня медленно затягивает в глубину, а дно…

Бала расчленяли узбеки… Ободранный грузовик, фыча, увез то, что когда-то было прекрасным животным, а сейчас должно было обратиться в прах.

Перед глазами проплывала вся жизнь тракененской лошади по кличке Весенний Бал – от Бархата и Виверии. Вот он нескладный пузатенький жеребенок-отъемыш, сраховидный годовичок, роскошный густой пятилетний жеребец на превосходных движениях. В возрасте шести месяцев Балу удалось избежать смерти на бойне мясокомбината. А теперь он ушел, не дожив до своего шестого дня рождения всего несколько дней. И не раскрыл своих несомненных спортивных талантов, не оставил потомства. А мне остались только липкие угрызения совести за то, что в этой истории я опять недосмотрела, недоработала, недолюбила эту лошадь. И как вообще теперь жить дальше?

Содержать лошадь дорого и хлопотно, а похоронить ее – вообще проблема. Счастье коневладения всегда сопряжено с массой огорчений и разочарований. Лошадь – это, как ребенок. Она так же болеет, и при этом не может объяснить, что у нее болит. Она, как дитя малое, нуждается в доброжелательном и добром учителе, ей нужна специальная одежда и обувь, то есть всякие седла, уздечки, корды, недоуздки, попоны, ногавки, подковы, кабуры.