Юлий Смельницкий - Друг человека

— А вот, любопытно было бы знать какие это птицы, что так усиленно поют, и даже — дерут свое горло криком: «дер-дер, дер-дер». Кричат, как палка о палку ударяют. Подерут в одном месте, и замолчат, подойдут ближе, — и снова заскрипят.

— Должно быть, крупные и красивые птицы… И как их много, — по всем лугам день и ночь орут без отдыха и перерыва. Вероятно, у них что-нибудь случилось …

Из камыша выплыла красивая птица, — серая, с грациозно изогнутой шеей и ласковыми глазами. Она быстро плывет по реке, а за ней вереница маленьких, похожих на нее птичек.

— Должно быть, — ее дети…

Вытянувшись за матерью линейкой, весь выводок скрывается в прибрежных кочках.

— Ничего этого не было в городе. Здесь, — другой мир, другая жизнь, другие лица…

Эта новая жизнь так интересна, что мой питомец каждый день ходил с нами в луга, — на рыбные ловли, и часами просиживал на одном месте, наблюдая и созерцая открывавшиеся перед ним горизонты.

Как в детстве Гайвата, живя в своем вигваме, узнавал звуки лугов и леса, так и мой Макушка знакомился в лугах на Мешкале, — с чайками, куликами, сойками, перепелами, утками, коростелями и с другими местными птицами.

Первое время, он принимал впечатления только ухом и глазами, а потом — начал работать носом. Пятимесячным щенком, Макушка сделал первую стойку по перепелам, а затем, — остановился и по коростелю, и был очень изумлен, когда из-под его носа вылетела рыжая некрасивая птица, и, долетев до ближнего куста, как-то странно, не то чтобы села, а опустив ноги, в траву упала.

— Я думал красивая птица! А у нее «ни кожи, ни рожи»; и потом, эта манера бегать с места на место…

Я не стрелял коростелей, отзывал собаку со стойки над ними, и Макушка скоро перестал интересоваться этой «нестоящей внимания» птицей.

Во второй половине августа, когда я начал охотиться, Макушка узнал дупелей, бекасов, уток и других охотничьих птиц, понял значение ружейного выстрела, подавал убитую на сухом месте птицу, достал с воды пару чирков, находил подранков, и с этого времени перестал быть «Макушкой» и сделался «Макбетом».

Так началась охотничья жизнь Макбета, — вдали от города и деревень, вблизи озер и рек, среди больших и малых птиц.

Обычная жизнь собак большинства городских охотников ограничивается пятью, шестью охотами летом, — по болотным и лесным птицам, и столькими же охотами осенью — на уток и вальдшнепов. С конца сентября, после пролета вальдшнепов и бекасов, и до половины июля следующего года, собаки остаются без охоты.

Определяя продолжительность каждой охоты двумя днями, собаки имеют в год только 12 охотничьих дней.

Для собаки, этот срок недостаточен для того, чтобы напрактиковаться в охоте, удовлетворить охотничью страсть и привязаться к охотнику, и если, живя 11–12 мес. в городе, не всегда в комнате хозяина, а больше — на дворе или кухне, собака видит «природу» только во время кратких выпусков на веревке в вонючие городские дворы, и хозяина, кроме нескольких дней охоты, совсем не видит , то — нет оснований обвинять ее в том, что она горячится на охоте, срывает стойку, и требовать от нее особой привязанности к хозяину-охотнику.

Охотничья жизнь Макбета протекала по другому и, по сравнению с жизнью городских охотничьих собак, он жил «буржуем»: семь с половиной месяцев, — с конца октября и до половины мая, — жил в городе, в моей комнате, и больше четырех месяцев — на моем хуторе на Каме.

Жил не в деревне, а в лугах, — на воле, жил не только в «царстве куликов и уток», как назвал луговые угодья С. Т. Аксаков, но и в большом обществе перепелов, коростелей, вальдшнепов, гусей, тетеревей и других луговых и лесных птиц, и с 1-го августа (старого стиля), больше двух с половиной месяцев, почти ежедневно бывал на охотах.

При таких условиях жизни, Макбет имел большую охотничью практику и много времени, чтобы научиться охоте, изучить хозяина и к нему привязаться, и поэтому, нет ничего необыкновенного в том, что со второй осени его жизни, я охотился с ним, как с готовой хорошей охотничьей собакой.

К этому времени, собака окончательно сложилась. Крупная голова Макбета, — с немного тупым носом, — черные, светящиеся лаской и умом глаза, ярко-белые зубы, красивая глубокого темно-красного оттенка шерсть, — особо мягкая, как хороший китайский шелк, на ушах и голове, — крепкие ноги и правильные подвесы прута, — не напоминали прошлогоднего долговязого Макушку с голым хвостом-махалкой.

Все эти наружные качества Макбета, в связи с его манерой высоко держать голову, свидетельствовали о кровности породы, — о том, что он не забит натаской, и делали его общим любимцем всех охотников и не охотников, бывавших у меня в городе, и на хуторе, — в «Белом доме».

Зимой, гуляя по городу, — с Макбетом, меня неоднократно спрашивали, где можно купить такую же собаку. Не зная такой же другой собаки, я указывал адреса питомников, в которых можно получить щенят этой породы.

Такова внешность Макбета.

Расскажу о внутреннем его содержании: сперва о том — каким он был полевым работником, а затем, — о его душе и сердце.

Макбет имел крупный ум, большую наблюдательность, хорошее чутье и такую же память.

Ежедневно бывая со мной на охотах, он изучил окрестные охотничьи угодья, в которых мы охотились, и любимые птицей, места . Знал луговые дорожки и тропы, подходы к озерам и места моих сидок на утиных перелетах.

Против хутора, на другой стороне реки, я часто охотился на большом кочковатом болоте, по краям которого были дупеля, и на средине его, по красным ржавчинам, кочкам и тростниковым островкам, много бекасов, а в осенние перелеты, — столько же гаршнепов.

На этом болоте было много ключей и островков, но птица держалась только на трех островках; в других частях болота — ее не было.

Войдя в кочкарник, Макбет исследовал известные ему надежные островки, и только после сего, проверял остальную часть болота, — на случай:

— Не отшатнулся ли от артели, на свежую отаву, какой-нибудь бекас или дупель.

Осенью, в начале сентября, в прилегавшие к моему хутору осиновые гривы, — ежегодно прилетали вальдшнепы и жили до отлета (25 сентября — 1 октября).

Летом и в начале августа, я ежедневно проходил дорогой возле этих грив, и Макбет не заходил в них, зная, что вальдшнепы еще не прилетели; с конца же августа и в первых числах сентября, каждый раз, когда мы проходили дорогой около этих мест, он наведывался в осиновые гривы, и если скоро ко мне возвращался, то это значило, что вальдшнепов еще нет, а если его долго не было, то я шел в осинник и издалека видел, среди крупных редких деревьев, Макбета на стойке.