Александр Уолкер - Одри Хепберн – биография

Но она все равно выглядела напряженной и нервной, и на афише «Жижи» мы видим девушку с мешками под глазами от тревог и бессонных ночей. Дэвид Нивен, который с Глорией Свенсон играл в неудачном бродвейском спектакле под названием «Нина», оказался свидетелем той душевной смуты, которую переживала Одри. В своих мемуарах «Луна – это воздушный шар» он вспоминает «неприкаянную девчушку с глазами олененка» в соседнем номере отеля в Филадельфии, где проходили загородные прогоны пьесы, юное создание, которое так же, как и он, готовилось к своему сценическому дебюту. «Мы оба тряслись от страха, чувствуя, как неумолимо приближаются наши премьеры».

Филадельфийские отклики на «Жижи» были довольно сдержанны. Но критикам пришлась по душе сама Одри. Их восторженные оценки наводят на мысль, что сама ее неопытность, ставшая в спектакле почти ощутимой душевной хрупкостью Жижи, пробуждала в зрителях желание обнять и защитить ее. Сказать дурное слово в адрес этой девушки было бы равносильно попытке избить ребенка. Это стало отличительным свойством «феномена Хепберн», и он повторился на Бродвее во время премьеры пьесы 24 ноября 1951 года.

«Она столь обаятельна и столь точно соответствует роли, что, несомненно, является главной причиной успеха всего вечера в целом», – писал Ричард Уоттс-младший, а Уолтер Керр в «Нью-Йорк Тайме» отмечал: «Она привносит простодушную невинность и остроумие подростка в роль, которая в иной ситуации могла бы стать неприятной». Сцена отказа Гастону в конце концов была сыграна неплохо. Брукс Эткинсон комментировал в «Нью-Йорк Тайме»: «Она создает живой и полнокровный образ, начиная с безыскусной неуклюжей девчонки в первом акте и до потрясающей кульминации в последней сцене. Перед нами великолепный пример настоящего сценического творчества – актерского исполнения, которое отличается непосредственностью, ясностью и особым очарованием». Отклик в «Эсквайре», вероятно, дает самую близкую к истине картину ее игры. Одри сравнивается с ребенком, который катит обруч с напряжением, но и похвальным упорством. «Она кричит, хлопает дверями, бегает. Но даже в самом сильном замешательстве она сохраняет поразительную ловкость и ни разу даже не цепляется за рампу. Она способна продемонстрировать вам такие гимнастические фигуры, которые посрамят любые легкоатлетические соревнования». После спектакля, встретившись с Одри, автор вышеприведенных строк нашел ее «очень милой… у нее неуловимое выражение лица и широкая походка. Она похожа на ребенка, которого кормили молоком и овощами и никогда не позволяли одному переходить улицу». А на то, что ребенку было уже почти двадцать три года, не обращали внимания благодаря тому ощущению детской невинности, которое она излучала: «свежа и резва, – по словам Ричарда Готтса, – как щенок из корзинки». Фотографии слишком серьезной юной мисс на афишах – единственное свидетельство переживаний и беспокойств Одри. Глядя на них, можно сделать вывод, что тогда она нуждалась во вдохновляющем воздействии настоящей актерской работы, которая бы отшлифовала ее дарование. В то время она, скорее всего, переигрывала. Ноэль Кауэрд, посетивший Нью-Йорк проездом в апреле 1952 года, когда уже шли последние спектакли «Жижи» после довольно успешного сезона, отмечает в своем дневнике, что он стал свидетелем «оргии сценической фальши и вульгарного сценария. Кэтлин Несбит хороша и величественна, декорации милы. Одри Хепберн неопытна и слишком неумна, а спектакль в целом очень плохо поставлен».

Игра Одри явно стала хуже к этому времени, когда спектакль посмотрел Кауэрд: по складу характера она не выдерживала многочисленные повторения одного и того же. Но в вечер премьеры ее игра вместе с впечатлениями от личности были настолько остры и ярки, что затмили все недостатки пьесы. Через несколько дней после премьеры неоновую рекламу «Жижи» с участием Одри Хепберн" заменили на "Одри Хепберн в «Жижи».

Даже в дни триумфа Одри не забывала о хороших манерах. Она писала Ричарду Миланду, представителю «Парамаунта» в Лондоне: «У меня дрожат колени, но на этот раз не от страха, а от счастья!» Сидни Коул, продюсер «Секретных людей», в день премьеры послал ей букет цветов. (Коул, обычно не расположенный ни к каким поэтическим эмоциям по отношению к кинозвездам, всегда характеризовал Одри как ту, которая обладает «безмятежной прелестью одинокой белой розы».) В трогательно скромном благодарственном письме к нему она в скобках рядом со своей подписью поставила имя «Нора» на тот случай, если он вдруг забудет о той маленькой роли, которую она исполняла в его фильме.

После такого душевного напряжения наступил неизбежный упадок сил. Новизна любой звезды на артистическом небосклоне быстро тускнеет. «Поначалу я думала, какой головокружительный восторг буду испытывать, видя свое имя в огнях рекламы. Но это оказалось ничуть не похожим на успех в кордебалете. Остальные его участники могут помочь тебе. А когда ты в главной роли, ты можешь надеяться только на себя. И ты чувствуешь это. И еще одно, что касается звезды: тебе никогда нельзя уставать, никогда. Я полагала, что быть „Бродвейским тостом“ означает приветствия и поднятые в честь тебя бокалы с шампанским. Но этого никогда на самом деле не было со мной. Я думала, что я буду вплывать в переполненные рестораны и одной моей улыбки старшему официанту будет достаточно для того, чтобы мне нашли столик…» Но, не забыв о тех усилиях, которые прилагал Джеймс Хэнсон, чтобы все-таки довести дело до помолвки, она добавляла: «Но Джимми не хотел рисковать – он заказал столик заранее».

Не будем забывать, говоря о характере Одри Хепберн: в душе она всегда оставалась неисправимым романтиком – порой до детской наивности. Когда ее расспрашивали о тех книгах, которые она любила читать в детстве, Одри всегда называла классические сказки: «Золушку», «Спящую красавицу», «Хензель и Гретель». Все они со счастливым концом. Большинство детей, опираясь на свой жизненный опыт, «переписывают» эту радостную концовку своих любимых историй. Одри никогда этого не делала, или, точнее, она просто этого никогда не ставила себе в труд. И эта вера в лучшее стала составной частью ее очарования. Свою роль сыграло также и ее воспитание: баронесса передала своей дочери убеждение в том, что любые неудачи и разочарования – это всего лишь временные незапланированные остановки на жизненном пути, а дальше все обязательно пойдет на лад.

Почему же все-таки от их любви с Джеймсом Хэнсоном осталось столько ностальгических воспоминаний? Тут надо учесть присущий Одри романтический подход буквально ко всему, даже к самым бытовым и прозаическим вещам. Образ молодого и красивого миллионера, его обаяние «прекрасного принца» потускнели, когда Одри Хепберн ощутила аромат приближающейся славы. Тот, кому приходится заранее заказывать столик в шикарном ресторане, проигрывает в сравнении с тем, кто просто улыбается главному официанту и его тотчас же проводят к лучшему столику во всем зале. Через несколько дней после премьеры «Жижи» репортеры заметили, что фотография Джеймса Хэнсона в серебряной рамке исчезла из артистической уборной Одри. Актриса давала весьма неубедительные объяснения. «Слишком многие задают мне вопрос, кто это и как его зовут… Моя личная жизнь должна принадлежать только мне. Но я не могу отмахнуться от подобных вопросов, не показавшись грубиянкой». Похоже, лучшие дни этой любви уже миновали. И все же…