Поварова И.А. - Коррекция заикания в играх и тренингах

Третий луч попал в курятник. Петух захлопал крыльями и запел: ку-ку-реку! Куры слетели с нашестей, закудахтали, стали разгребать сор и червяков искать.

Четвертый луч попал в улей. Выползла пчелка из восковой кельи, села на окошечко, расправила крылья и – зум-зум-зум! Полетела собирать медок с душистых цветов.

Пятый луч попал в детскую, на постельку к маленькому лентяю: режет ему прямо в глаза, а он повернулся на другой бок и опять заснул.

(К. Ушинский)

Осеннее утро

Листик за листиком падают с липы на крышу, какой листик летит парашютиком, какой мотыльком, какой винтиком. А между тем мало-помалу день открывает глаза, ветер с крыши поднимает все листья, и летят они к реке куда-то вместе с перелетными птичками.

Тут стоишь себе на берегу, один, ладонь к сердцу приложишь и душой вместе с птичками и листьями куда-то летишь.

И так-то бывает грустно, и так хорошо, и шепчешь тихонько:

– Летите, летите!

Так долго день пробуждается, что, когда солнце выйдет, у нас уже и обед. Мы радуемся хорошему теплому дню, но уже больше не ждем летящей паутинки бабьего лета: все разлетелись, и вот-вот журавли полетят, а там гуси, грачи – и все кончится.

(М. Пришвин)

Под грибом

Как-то раз застал Муравья сильный дождь. Куда спрятаться? Увидел муравей на поляне маленький грибок, добежал до него и спрятался под его шапкой. Сидит под грибом – дождь пережидает. А дождь идет все сильнее и сильнее…

Ползет к грибу мокрая Бабочка:

– Муравей, Муравей, пусти меня под грибок! Промокла я – лететь не могу!

– Куда же я пущу тебя? – говорит Муравей. – Я один тут кое-как уместился.

– Ничего! В тесноте, да не в обиде.

Пустил Муравей Бабочку под грибок.

А дождь еще сильнее идет…

Бежит мимо Мышка:

– Пустите меня под грибок! Вода с меня ручьем течет.

– Куда же мы тебя пустим? Тут и места нет.

– Потеснитесь немножко!

Потеснились – пустили Мышку под грибок.

А дождь все льет и не перестает…

Мимо гриба Воробей скачет и плачет:

– Намокли перышки, устали крылышки! Пустите меня под грибок обсохнуть, отдохнуть, дождик переждать!

– Тут места нет.

– Подвиньтесь, пожалуйста!

– Ладно.

Подвинулись – нашлось Воробью место.

А тут Заяц на полянку выскочил, увидел гриб.

– Спрячьте, – кричит, – спасите! За мной Лиса гонится!.

– Жалко Зайца, – говорит Муравей. – Давайте еще потеснимся.

Только спрятали Зайца – Лиса прибежала.

– Зайца не видели? – спрашивает.

– Не видели.

Подошла Лиса поближе, понюхала:

– Не тут ли он спрятался?

– Где ему тут спрятаться?

Махнула Лиса хвостом и ушла. К тому времени дождик прошел – солнышко выглянуло. Вылезли все из-под гриба – радуются.

Муравей задумался и говорит:

– Как же так? Раньше мне одному под грибом тесно было, а теперь всем пятерым место нашлось!

– Ква-ха-ха! Ква-ха-ха! – засмеялся кто-то.

Все посмотрели: на шляпке гриба сидит Лягушка и хохочет:

– Эх, вы! Гриб-то…

Не досказала и ускакала.

Посмотрели все на гриб – и тут догадались, почему сначала одному под грибом тесно было, а потом и пятерым место нашлось.

А вы догадались?

(В. Сутеев)

Березовый лес

За пшеницей, за березой показался шелковистый березовый кустарник, темно-зеленый.

Место тут степное, ровное, кажется очень глухим: ничего не видишь, кроме неба и бесконечного кустарника. Везде буйно заросла земля, а уж тут прямо непролазная чаща. Травы – по пояс; где кусты – не прокосишь. По пояс и цветы. От цветов – белых, синих, розовых, желтых – рябит в глазах. Целые поляны залиты ими, такими красивыми, что только в березовых лесах растут.

Собирались тучи, ветер нес песни жаворонков, но они терялись в непрестанном, бегущем шелесте и шуме. Еле намечалась среди кустов и пней заглохшая дорога. Сладко пахло клубникой, горько – земляникой, березой, полынью.

(И. Бунин)

* *

Длинна зимняя ночь, и особенно в деревне, где ложатся рано: бока пролежишь, дожидаясь белого дня. Я всегда просыпался часа за два до зари и любил встречать без свечки зимний рассвет. В этот день я проснулся еще ранее и сейчас пошел узнать, что делается на дворе.

На дворе была совершенная тишина. Воздух стал мягок, и, несмотря на двенадцатиградусный мороз, мне показалось тепло. Высыпались снежные тучи, и только изредка какие-то запоздавшие снежинки падали мне на лицо.

В деревне давно проснулась жизнь; во всех избах светились огоньки и топились печи, а на гумнах, при свете пылающей соломы, молотили хлеб. Гул речей и стук цепов с ближних овинов долетал до моего слуха.

Я засмотрелся, заслушался и не скоро воротился в свою теплую комнату. Я сел против окошка на восток и стал дожидаться света; долго нельзя было заметить никакой перемены. Наконец показалась особенная белизна в окнах, побелела изразцовая печка, и обозначился у стены шкаф с книгами, которого до тех пор нельзя было различить.

В другой комнате, дверь в которую была отворена, уже топилась печка. Гудя и потрескивая и похлопывая заслонкой, она освещала дверь в половину горницы каким-то веселым, отрадным и гостеприимным светом.

Но белый день вступал в свои права, и освещение от топящейся печки постепенно исчезало. Как хорошо, как сладко было на душе! Спокойно, тихо и светло! Какие-то неясные, полные неги, теплые мечты наполнявши душу…

(С. Аксаков)

Песня о Буревестнике

Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.

То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и тучи слышат радость в смелом крике птицы.

В этом крике жажда бури. Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.

Чайки стонут перед бурей, – стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.

И гагары тоже стонут, – им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.

Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!

Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.

Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.

Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.

Вот он носится, как демон, – гордый, черный демон бури, – и смеется, и рыдает… Он над тучами смеется, он от радости рыдает!

В гневе грома, – чуткий демон, – он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, – нет, не скроют!