Эрик Шлоссер - Нация фастфуда

Если работник соглашается не докладывать о травме, надзиратель обычно временно переводит его на более легкую работу, чтобы дать время на восстановление. Если травма серьезна, мексиканскому рабочему разрешают на некоторое время уехать домой для реабилитации, чтобы потом вернуться на работу в США. К рабочим, которые подчиняются этим неписаным правилам, относятся вежливо. А тех, кто бунтует, наказывают, чтобы остальным неповадно было. Как объяснил один бывший рабочий IBP: «Они пытаются запугивать тебя, чтобы ты не обращался к врачу».

С чисто экономической точки зрения травмированные работники – обуза. Они менее эффективны. От них выгоднее избавляться: новые рабочие легкодоступны и могут быстро приступить к обязанностям, да и перевозить их недорого. Сотрудники с травмами часто выполняют самые малоприятные работы на скотобойне. Их почасовую оплату урезают и вынуждают уволиться разными неподобающими способами.

Правда, не все надзиратели на мясокомбинатах повышают голос на рабочих, проклинают их, не обращают внимания на их травмы, постоянно подгоняя, чтобы работа шла быстрее. Но таких примеров достаточно. Менеджеры по производству – чаще всего мужчины 25–35 лет. Большинство из них англосаксы, не говорящие по-испански, хотя теперь на эти должности все чаще попадают и латиноамериканцы. Они зарабатывают около 30 тыс. долл. в год плюс премии и льготы. Во многих сельских районах считается, что лучшая работа – должность надзирателя на мясоперерабатывающем комбинате. Она тоже требует немалого напряжения: надзиратель должен выполнить план, следить, чтобы количество зафиксированных травм было низким, и, главное, поставлять мясо без перебоев. Работа также связана с огромной властью. Каждый надзиратель – маленький диктатор на своей территории, он вправе отдавать приказы, увольнять, ругать и «тасовать» рабочих. Такая власть может привести к любой жестокости, особенно если на предприятии работают женщины.

Многие женщины рассказывали мне, что к ним приставали и хватали прямо у конвейера, и поведение управляющих задает тон остальным мужчинам на работе. В феврале 1999 г. федеральный судья в Де-Мойне назначил сотруднице завода IBP компенсацию в 2,4 млн долл. По показаниям этой женщины, рабочие выкрикивали непристойные слова в ее адрес и терлись своими телами о нее, а начальство смеялось {451}. 7 месяцев спустя компания Monfort согласилась урегулировать иск, поданный Комиссией по соблюдению равноправия при трудоустройстве в США от имени 14 работниц в Техасе. Выполняя часть сделки, компания выплатила женщинам 900 тыс. долл. {452}и пообещала установить формальные процедуры разбора жалоб о сексуальных домогательствах. В иске женщины заявили, что начальство на фабрике Monfort в Кактусе склоняло их к свиданиям и сексу {453}, а коллеги мужского пола хватали их, целовали и устраивали эротические игры с частями туш животных.

Сексуальные отношения между руководством и «почасовыми» работницами чаше происходят с обоюдного согласия. Многие женщины положительно относятся к сексу с руководителем. Для них это способ найти себе безопасное место в американском обществе, получить вид на жительство и мужа или, как минимум, более легкую работу на комбинате. Многие надзиратели становятся Казановами, поддерживая множество сексуальных связей. Секс, наркотики и скотобойня – на первый взгляд неправдоподобное сочетание, но, как сказал мне один бывший работник Monfort: «Внутри этих стен – другой мир, который живет по другим законам». Поздно, во вторую смену, когда снаружи темно, интимные встречи происходят в раздевалках, комнатах для персонала, припаркованных машинах и даже на мостике над этажом бойни.

Одну из самых опасных работ по переработке мяса сегодня выполняют ночные смены уборщиков. Многие из них – нелегальные иммигранты. Они считаются независимыми рабочими по контракту {454}, которых нанимают не компании переработки, а ассенизационные компании. Они зарабатывают в час примерно на треть меньше, чем обычные сотрудники на производстве. И их работа так трудна и ужасна, что слов недостаточно, чтобы ее описать. У людей, которые чистят национальные скотобойни, возможно, худшая работа в США. «Нужен очень старательный человек, – сказал мне бывший член бригады уборщиков, – и только по-настоящему отчаявшийся человек способен это делать».

Когда санитарная команда появляется на фабрике по переработке мяса, обычно около полуночи, перед ней стоит монументальная задача. 3000–4000 тысяч коров, каждая из которых весит около полтонны, были забиты здесь днем. К рассвету место должно быть чистым. Некоторые рабочие носят водонепроницаемую одежду, многие не носят спецодежды вообще. Их главный инструмент – шланг, из которого под напором бьет смесь воды и хлора, подогретая до 80 ℃. Когда вода распыляется, комбинат заполняет густой, тяжелый туман. Видимость сокращается примерно до 1,5 м. Лента конвейера движется, и машины работают. Рабочие стоят на ленте, распыляют на них свою смесь, катаются на ней как на эскалаторе, иногда на высоте 4,5 м. Рабочие забираются по лестницам и моют балки. Они спускаются под столы и ленту конвейера, забираются в кровавый навоз, счищая сало, жир, навоз, остатки мяса.

Очки и защитные маски запотевают. Цех разогревается, температура скоро переваливает за 38 ℃. «Там жара и туман, и ты ничего не видишь», – говорит бывший уборщик. Члены бригады не слышат и не видят друг друга, когда машины работают. Они постоянно обливают друг друга обжигающей ядовитой жидкостью. Им становится плохо от паров. Хесус, тихий и вежливый работник DCS Sanitation Management, компании, которую использует IBP на многих комбинатах, сказал мне, что после каждой ночной смены у него ужасные головные боли. «Боль в голове, – признался он. – Она в желудке, как будто тебе хочется исторгнуть все это из себя». Его друга рвет каждый раз, когда они чистят разделочную. Другие уборщики дразнят его за это. По словам Хесуса, вонь в разделочной настолько сильная, что от нее невозможно избавиться. «Сколько бы ты ни мылился после смены, ты все равно приносишь этот запах домой, он просачивается в твои поры».

Однажды ночью, когда Хесус был на смене, его коллега забыл отключить механизм, потерял два пальца и упал в обморок от болевого шока. Приехала скорая помощь и забрала его, а остальные продолжали чистить все вокруг. Работник вернулся на следующей неделе. «Если одна рука не действует, – сказал его руководитель, – используй другую». Другой уборщик потерял руку в станке. Теперь он раскладывает полотенца в раздевалке. Самая страшная работа, по словам Хесуса, – чистить лопасти на крыше скотобойни. Они покрыты жиром и засохшей кровью. Зимой, когда все замерзает и ветер сбивает с ног, Хесус боится, что случайный порыв сдует его с крыши в темноту.