Рич Ролл - Ультра. Как в 40 лет изменить свою жизнь и стать одним из лучших атлетов планеты

На втором году обучения мои спортивные результаты точно отразили мою апатию. На третьем году тенденция закрепилась и усилилась. Как нетрудно догадаться, я по-прежнему не получал квалификации для NCAA, вновь упуская шанс одержать со своей командой победу (уже третью по счету) и получить чемпионское кольцо. Готовясь к Pacific-10 весной третьего учебного года, я торжественно поклялся себе и товарищам по команде целый месяц не брать в рот спиртного перед важнейшим соревнованием года и питал большие надежды, что наконец-то войду в команду NCAA. Увы и ах. Я не продержался и недели. Нет нужды говорить, что квалификацию я не прошел. Несмотря на тысячи миль, которые я проплыл по дорожкам Стэнфорда, даже в школе я плавал быстрее, чем теперь. Но вместо того чтобы начать бороться с прогрессирующей зависимостью, я просто покинул спорт – ушел раз и навсегда.

Не могу сказать, что решение далось мне легко. Я вынашивал его многие недели.

Весной, в межсезонье, я пришел в кабинет Скипа.

– Я решил покончить с этим, Скип. Не могу больше.

Я ждал, что тот начнет спорить, постарается меня переубедить, станет уверять, что команда по-прежнему нуждается во мне. Но он, едва подняв глаза от газеты, лишь пожал плечами.

– Ладно, Рич. Удачи.

И больше ни слова. Перед лицом столь неожиданного безразличия я растерялся. Это что, такая пассивно-агрессивная тактика? Джедайский трюк по управлению разумом? Бывший морпех и снайпер, пошедший добровольцем на войну во Вьетнаме, Скип был из тех, кто пленных не берет: мастер вправить мозги, не гнушающийся, если надо, наорать как следует. А тут – тишина. Но он всего лишь понял, что спорт больше меня не волнует. Так какое ему до меня дело? Последние три года он только и наблюдал, как я упускаю один шанс за другим. У него были заботы поважнее, чем разбираться с моим приступом жалости к себе. Например – как завоевать четвертую победу подряд на чемпионате NCAA. И у него для этого были настоящие спортсмены, дисциплинированные и честолюбивые. А я в их число уже не входил. Он знал это так же хорошо, как и я.

Скатертью дорожка.

Я иногда думаю, как сложилась бы моя карьера пловца, реши я прямо тогда что-то сделать со своим пьянством. Но, как говорится, задним умом крепок. А в тот момент я не мог предаться самоанализу. Чтобы кинуть на себя беспристрастный взгляд, потребовались бы мужество и сила, которых у меня просто не было.

И я стал отрицать очевидное – верный симптом алкоголизма. В своих неудачах я винил всех, кроме себя: Скипа – за его равнодушие ко мне; расписание тренировок – за то, что я перетрудился; родителей – за избыточную опеку; учебу – за то, что ее поставили во главе угла моей жизни; и еще я винил Бога, в которого не верил, за то, что он позволил мне скатиться вниз.

После короткого разговора со Скипом меня охватило чувство глубокой печали и утраты – то же, наверное, испытывают на похоронах. Сколько я себя помнил, плавание было для меня всем. А теперь оно ушло из моей жизни. Я не был готов к разразившейся внутри буре эмоций; будто земля уходила у меня из-под ног. «И что теперь?» – думал я, внезапно поняв, что никогда по-настоящему себя не знал: кто я такой, что мне действительно интересно, чего я хочу добиться вне бассейна.

В душевном раздрае я забрался в свой старый зеленый «вольво» и направился в округ Марин – живописную местность к северу от моста Золотые Ворота. Я взобрался на холм возле порта Саусалито, откуда хорошо был виден остров Алькатрас, и понял, что пропал. Из глаз брызнули слезы, я зарыдал, и рыдал чуть ли не целый час.

Хотел бы я сказать вам, что именно тогда настал момент просветления и я понял: мою спортивную карьеру погубил алкоголь и пора (давно пора) найти решение проблемы, прежде чем не стало еще хуже. Но, к сожалению, это не так.

Когда слезы высохли, а катарсис миновал, пришло облегчение: я освободился из этой пропахшей хлоркой темницы, в которой томился сколько себя помню. Забавно, как работает мозг – сколь быстро я сумел позабыть о той любви, которую испытывал к плаванию, и о тех благах, которые мне эта любовь принесла. Но в ту секунду плавание казалось мне не чем иным, кроме как помехой для беззаботного житья. Итак, я вернулся в кампус и больше не тратил время попусту, при любой возможности предаваясь веселью. А веселье означало для меня одно – наклюкаться. И хорошенько.

Выпускной курс прошел как в тумане. Все смешалось в ослепительном калейдоскопе ночных гулянок, вечеринок, девушек и похмелья. Я, прямо скажем, пустился во все тяжкие. Но это было так весело. Я прыгнул в бурную реку и радостно крутился в ее водоворотах.

Но я знал, что до выпуска нужно найти какую-нибудь работу. Что вы делаете, когда не знаете, какую профессию выбрать? Правильно. Вы идете в юристы. По крайней мере в моем случае было так.

Мой отец в принципе был доволен своей карьерой. Не могу сказать, что я обожал юриспруденцию – я даже не догадывался, чем, собственно говоря, занимаются юристы изо дня в день, – но мне такая работа показалась необременительной и респектабельной. Я буду носить костюм, сшитый на заказ, а может, и очки в дорогой оправе. Стану работать в стильном офисе с красивым видом из окна. Во время долгих бизнес-ланчей в модных ресторанах буду обсуждать текущие вопросы. И без особого труда вольюсь в городскую элиту. Иными словами, мой интерес к этой работе совершенно не касался ее сути. Но я опоздал подать заявление в юридическую школу на следующий год. Может, провести этот год на практике в какой-нибудь юридической фирме, заодно и присмотреться, что к чему? Я сделаю первые шаги в выбранной карьере и начну зарабатывать, чем успокою родителей.

Следующей осенью я начал работать помощником юриста в Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom – крупной нью-йоркской фирме, которая сделала себе имя во время бума слияний и поглощений в 1980-е годы. Должность сложно было назвать высокооплачиваемой, однако соцпакет включал компенсацию затрат на обучение в юридической школе – недурственно, раз уж я решил заделаться законником. Раньше я всего однажды был в Нью-Йорке, и то недолго. Он казался мне таким экзотичным; хотя город находился всего в нескольких часах езды к северу от округа Колумбия, но это был совершенно иной мир, если сравнивать с местами, где я вырос. Нью-Йорк, рассудил я, полон волнующей новизны, в которой я нуждался, чтобы скрасить скуку трудовых будней. Но главная мысль, бившаяся в моем мозгу, была такова: «В Нью-Йорке мне не нужна машина. Я не сяду за руль. А значит, я могу пить сколько угодно, не беспокоясь о штрафах».

Итак, я отправился в Манхэттен прежде всего потому, что он казался отличным местечком, чтобы налакаться вволю. Да так оно и было. Я с полной ответственностью могу назвать Нью-Йорк «Диснейлендом для алкоголиков» – гигантская зона высокоградусных развлечений, где жизнь кипит и ничто не слишком.