Дэвид Агус - Правила здоровой и долгой жизни

Задачи этой книги:

• во-первых, предложить новую модель здоровья, которая резко изменит общепринятый взгляд на человеческое тело;

• во-вторых, очертить стратегии и дать рекомендации, как практически применить эту модель;

• в-третьих, рассказать о новейших медицинских технологиях (некоторые находятся в стадии разработки), которые помогут достигнуть желаемой продолжительности и желаемого качества жизни.

Почерпнув новую информацию, вы начнете двигаться по другому пути, и это изменит вашу жизнь к лучшему.

Внимание: от отдельных тем и некоторых советов вам поначалу может стать неуютно. Я предлагаю сведения, которые противоречат всему, во что вас учили верить как в «правильное» или «здоровое». Мои мысли о том, что для человека хорошо и, наоборот, плохо , могут не соответствовать общепризнанному мнению. Рассматривайте книгу как своего рода ясный взгляд на мир – серьезный манифест о нетрадиционном взгляде на тело и на механизмы, которые неустанно толкают его к здоровью или к болезням.

Главная же мысль этой работы такова: десятилетиями все (вне зависимости от отношения к медицине) думали о здоровье и о наших телах неверно. Мы хотели свести понимание тела и его неполадок до единственной причины – неважно, мутации, микробов, недостатка чего-нибудь, показателей вроде уровня сахара в крови или артериального давления. Вместо того чтобы учитывать сложность той системы, которой является человеческое тело, мы все еще ищем единственный ген, который «пошел вразнос», или уникальный «секрет», который улучшит наше здоровье. Такая близорукость уводит нас в сторону. В этой книге рассматривается подлинный взгляд на вещи, который изменит не только наш способ заботы о себе, но и то, как мы стимулируем появление следующего поколения медикаментов и способов лечения. Та же близорукость способствовала тому, что мы, врачи, нарушили клятву «не навреди», которую мы приносили, когда получали медицинский диплом. По правде сказать, врачи сейчас приносят много вреда. Внутреннее убеждение «не навреди» перестало действовать; мы оказались в такой области медицины, где редкие истинные данные перекрываются тьмой ложных или недоказанных утверждений. И это пугает.

В 2004 году я как-то шел от госпиталя «Седарс-Синай» в клинику, и на витрине магазина подарков мне бросилась в глаза обложка журнала «Форчун». Громкий заголовок гласил: «Почему мы проигрываем войну с раком». Статью написал Клифтон Лиф, выживший раковый больной, подростком спасенный в ходе клинических исследований в 1970 году. Журнал произвел сильное впечатление; любой онколог, который увидит такой кричащий заголовок и хорошо продуманную статью, почувствует себя растерянным и профессионально несостоятельным. После того как у Клифтона диагностировали лимфогранулематоз, или болезнь Ходжкина, родители отвезли его в Нью-Йорк, чтобы провести курс лечения, тогда считавшегося экспериментальным: жесткий протокол химиотерапии, включавшей МОПП, первую комбинацию химиотерапевтических средств, которая успешно лечила это заболевание. Больного подвергли необоснованной химиотерапии в сочетании с лучевой терапией, что привело к уничтожению щитовидной железы после облучения. Но лечение оказалось эффективным, и Клифтон стал участником общества онкобольных. В качестве основного докладчика на крупных научных конференциях по всему миру он добавляет в дискуссии освежающую страстную ноту – не только как журналист, завоевавший награды мирового уровня, но и как страстный защитник пациентов, ставящий своей целью выстроить правильный ряд приоритетов.

В статье Клифтон выдвинул несколько запоминающихся идей, наиболее важные из которых продемонстрировали, как мы – общество в целом и медицинское сообщество в частности – смотрим на биологию. Последние пятьдесят лет мы концентрировались на попытках понять особенности различных видов рака, чтобы подобрать методы терапии, вместо того чтобы вкладывать силы в профилактику онкологических заболеваний. Мы забыли, что лечение рака начинается с его предотвращения и что диагностика на ранних стадиях жизненно важна, если человек хочет сохранить возможность выздоровления до того, как болезнь перейдет в смертельную стадию. Когда мы низводим науку до поиска мелких улучшений в терапии вместо того, чтобы позволить ей совершать подлинные прорывы, то перестаем видеть картину в целом и чувствуем себя потерянными.

Возможно, поэтому мы так мало продвинулись в войне с раком за последние пятьдесят лет? Объясняет ли это все увеличивающийся разрыв между усовершенствованной терапией рака и лечением всех остальных болезней? Меня стали беспокоить острые вопросы, подобные этим. Онкологи не могут вылечить серьезный рак. За последний век медицина серьезно развилась, но в этой области прогресс остановился десятки лет назад.

Взгляды на жизнь могут меняться очень медленно, но они могут измениться мгновенно, если в зону внимания попадут новые факты или открытия. Мой взгляд на здоровье начал меняться после статьи Клифтона и выкристаллизовался за один вечер в компании с лауреатом Нобелевской премии по физике, подтолкнувшим меня к новому мышлению. В июле 2009 года на торжественном ужине в Аспене (штат Колорадо) мне довелось встретиться с Мюрреем Гелл-Манном, ученым, который примерно пятьдесят лет назад постулировал существование кварков. Кварки – это элементарные частицы, меньшие, чем электроны, основные элементы любой материи во Вселенной. Наше понимание того, как мир устроен на субатомном уровне, во многом обязано работе Мюррея. Гелл-Манн удостоился Нобелевской премии по физике в 1969 году, хотя доказательства его идей не были получены до 1977 года. В свои семьдесят девять лет Мюррей заразительно улыбался, восхищал и очаровывал всех вокруг, его интерес к жизни во всей ее полноте поражал. Я с огромным интересом слушал его рассказ о теоретических исследованиях в области физики. Кварк, как и мысль, нельзя увидеть даже с помощью самых современных технологий, и когда Мюррей только начинал разрабатывать свои гипотезы, приходилось полагаться только на отдельные факты и делать из них выводы о существовании кварков. Гелл-Манн рассказывал, насколько сложные системы изучает современная физика и сколько подходов он перепробовал в процессе построения моделей этих систем, – и тут меня озарило! Почему такой подход не применяют в медицине? Почему мы не пытаемся сходным образом обработать имеющиеся данные и построить модель болезни и, соответственно, здоровья? Физик описал модель кварка, а я пытался сделать то же самое в своей области, но не преуспел. Слово «онколог» буквально означает «тот, кто изучает тела или опухоли». Мюррей определил конкретные физические тела (хотя и субатомных масштабов) в физических терминах, тогда как я пытался понять биологические тела, связанные с хаосом и отклонением от нормы. Стало интересно, как применить стиль мышления Мюррея к иной профессиональной области?