Александр Мясников - Русская рулетка. Как выжить в борьбе за собственное здоровье

У иностранцев был другой стереотип русского, они удивлялись, что он одет как европеец (не в сапогах!), всесторонне образован и знает языки. Как-то он был приглашен к очень известному английскому профессору (еще и барону!) в замок. Хозяин встретил, и они прошли по длинной галерее, увешанной картинами, увлеченно при этом разговаривая на темы медицины. Позже он спросил деда:

— Я слышал, вы любите живопись? Мы ведь прошли по галерее, где у меня довольно неплохая коллекция английских художников, а вы даже не взглянули! Дед невозмутимо ответил:

— Почему же! Просто мне было неудобно прерывать наш разговор! У вас там действительно есть и прерафаэлиты, и Лоуренс, довольно редкий Генсборо и два отличных Констебля!

И вот я, который очень любит живопись, но относится к ней по-животному, что ли! Я никогда не смотрю на автора, если не узнал сразу. Смотрю на картину — и она мне либо нравится, либо нет. Иногда картина именитого автора ничего во мне не вызывает, а иногда подолгу стоишь перед картиной художника, чье имя тебе ни о чем не говорит.

Впервые попав в Париж, я, конечно, сразу же устремился в Лувр и, естественно, к Моне Лизе! Столько слышал, столько читал! Сначала она не произвела на меня никакого впечатления — ни красок, ни жизни! Но я стоял и смотрел. Долго, пристально. И вот минут через 20 она стала оживать. Лучше бы она этого не делала! Теперь я знаю ее тайну, и мне от этого не по себе!

Происходило следующее: большая часть портрета так и оставалось безжизненной, а глаза и часть лица вокруг них вдруг приобрели другое выражение! Это как фотографируют на пляжах или в туристических местах: когда в нарисованной картине, в области лица, вырезается овал, и желающий может встать с обратной стороны, высунуться и сфотографироваться в виде «качка» или мушкетера. У Моны Лизы этот оживший овал был немного не симметричен, захватывал глаза, нос и часть верхней губы. На меня в упор смотрели глаза — не женские и не мужские, какие-то чужие с непонятным, скорее, злобным выражением. Во всяком случае, очень недобрым!

На мгновение я увидел того, кто стоял сзади, вставив лицо в вырезанный овал! Сразу вспомнилась репутация да Винчи, как не чуравшегося колдовства (недаром Франциск I, пригласив его из Флоренции, не поселил с собой в Амбуазе, а отвел дом неподалеку! И похоронен он не в часовне Святого Юбера, как говорят путеводители, а в парке в 100 метрах от нее).

Я по сей день уверен, что не мы рассматриваем эту картину, а тот, кто стоит за ней, рассматривает нас! Зачем? Не знаю, видимо, собирает информацию… Не зря да Винчи обладал даром прозрения: вертолет, парашют, принцип автомобиля, пулемет и проч. — такой умный, да? Или получил дар в обмен на возможность наблюдать за нами через его картину? Не зря же он приехал во Францию только с одной этой картиной, не бросил!

Во всяком случае, я больше к Моне Лизе не хожу, когда привожу друзей в Лувр, — стою в сторонке. Понимаю, что всё это бред, но думайте, что хотите! Очень хорошо помню тот взгляд и не хочу испытать это опять! И еще: недавно узнал, что у французов есть суеверие: наличие изображения Моны Лизы где-то на стене в доме приносит неудачу женщинам. Значит, не я один чувствую этот взгляд…

Дежурства в американском скоропомощном госпитале похожи на дурной сон — 36 часов на ногах, все бегом, круговерть, кого-то рвет, кто-то истекает кровью, у кого-то судороги… Снуют каталки, вечно пищащий бипер, вызовы по громкой связи на реанимационные мероприятия.

В один из таких дней нам не удалась спасти больную, и мне надо было сообщить об этом родственникам. Это делает дежурный врач, и это психологически всегда тяжело… Так и тогда, я вышел из палаты и мялся в коридоре, оттягивая момент звонка. Тут меня зовет медсестра со словами:

— Там дочь ТОЙ больной звонит!

Делать нечего — иду, беру трубку и говорю:

— Очень сожалею, но ваша мама только что умерла…

И вижу, как исказилось лицо медсестры:

— Идиот! — шипит она, забыв о субординации. — Это дочка ДРУГОЙ больной!

— Минутку, — говорю я в трубку, где раздаются рыдания, и переспрашиваю сестру:

— Что-что?

— Это дочь больной, которой вы приступ аритмии сняли, а не той, что умерла!

Тут уже я сам чуть не потерял сознание!

— Вышла чудовищная ошибка, — начал говорить я в трубку, — ваша мама жива, приношу свои извинения и…

И в ответ:

— Доктор, доктор, дорогой, спасибо, я так счастлива, спасибо!

В Америке пациент либо его родственники (в случае, если больной сам не способен принимать решения) могут заранее отказаться от реанимационных мероприятий. Обычно это терминальные раковые больные или глубокие старики с тяжелыми и неизлечимыми болезнями. У таких больных на обложке истории болезни крупными буквами яркая пометка: DNR — Do not resuscitate (Не реанимировать).

Когда по громкой связи на весь госпиталь раздается «код девяносто девять там-то», это означает, что у кого-то на этаже остановка сердца и все близко находящиеся врачи должны спешить на реанимационные мероприятия. Кто первый пришел — тот и возглавляет реанимационную бригаду. Поэтому некоторые проповедуют циничный принцип «торопись медленно», придешь вторым — и можешь избежать ответственности, а то и вообще оказаться лишним.

Дежурный врач обязан носить специальный бипер, который дублирует вызов и фиксирует время. На дежурстве ты уже не доброволец, а солдат на посту. Как-то с таким бипером на поясе я шел по коридору мимо отделения компьютерной томографии и услышал вызов как раз на этот этаж. Влетаю в кабинет — точно: лежит больной с остановкой сердца! Далее, как вы видели в кино: массаж сердца. «Разряд!» — «Есть разряд!» Пока сёстры вводят адреналин, интубирую больного (т. е. вставляю ему в дыхательное горло специальную трубку для искусственного дыхания); аппарата для вспомогательного дыхания пока рядом нет, поэтому качаю вручную специальным мешком, похожим на тот, которым мы надуваем матрасы для пляжа.

Сердце «завелось», стою, качаю, обеспечиваю больному дыхание и жду, когда кто-нибудь привезет аппарат искусственного дыхания. Вместо этого влетает дежурный администратор с историей болезни в руках и кричит: «Стоп! Стоп! У больного DNR! Прекратите реанимацию!». Что значит — прекратить? Мы его с таким трудом «завели»? Таким непонятливым оказался я один, сестры дисциплинированно собрали свою реанимационную тележку и ушли.

Администратор (мне): «Хватит качать, вынимай трубку!»

Я: «Ты что, он же умрёт!»

Администратор: «Ну да, так это и должно было произойти, если бы ты посмотрел сначала на историю болезни, а не бросался реанимировать очертя голову! Теперь нас юристы без соли съедят!»