Александр Фролов - Записки медбрата, или Как лечат в Америке

Учебный год начался третьего сентября, с большим опозданием, если учесть, что в других школах города занятия начались двадцать четвёртого августа. Но всё равно ремонт окончен не был. Его обещали закончить в ближайшее время, но я так и не заметил, чтобы по вечерам, кто-то что-то приводил в порядок. Но проблема неотремонтированных помещений меркла на фоне проблем с дисциплиной.. В школе постоянно стоял шум, гам, и уровень шума во время уроков был такой же, как и во время перерыва. Не помогало даже то, что самых злостных нарушителей дисциплины били палкой. Да, вам не верится, но я не оговорился. В каждом штате свои законы. В некоторых штатах телесные наказания полностью запрещены. В нашем штате они запрещены законом только в государственных школах. В частных разрешены, хотя я и не знаю таких частных школ, где бы это практиковали. А вот именно этой школе руководство решило практиковать телесные наказания. Выглядело это так. Приходило несколько человек из секьюрити с палкой, на одном конце которой был плоский наконечник, похожий на лопатку. Нарушителя просили нагнуться и лупили его палкой. В специальный журнал учёта записывалось, за что, кому и сколько дали ударов.

В любой школе дети шумят, на то они и дети, но уровень шума в этой школе в разы превосходил тот уровень, который является привычным для российских учителей. Более-менее нормально дети вели себя лишь на уроках учителей-афроамериканцев. Во всей школе был только один белый ученик. Афроамериканцы всё-таки имеют какое-то уважение к своим, которые вышли в люди. Но при этом полностью отсутствовало уважение не только к белым педагогам, но и к учителю суахили, кенийцу мистеру Камвинси: афроамериканцы не считают эмигрантов из Африки своими, поэтому к нему относились так же по-хамски, как и к белым. Обеденный перерыв – это нужно было видеть. Еда подавалась в одноразовых упаковках. Ученики ели, а упаковки бросали на пол. После окончания обеда все мусорники были пусты, потому что все обёртки и объедки лежали на полу. Некоторые приносили еду из дому. Типичный обед, который они приносили, состоял из огромной пачки чипсов и бутылки с жидкостью ярко-ядовитого цвета. В общем, красиво разрекламированная Международная школа на деле оказалась учебным заведением для детей из гетто, притом самой худшей его частьи, девятым кругом ада: многие учащиеся пришли в это школу после того, как их выгнали из государственных школ, которые тоже являются частью трущоб и не на много лучше по своему уровню. Справедливости ради нужно отметить, что учитель суахили мистер Камвинси говорил, что до этого он работал в другой школе, и там было ещё хуже, хотя хуже я себе не представляю.

Начались долгие будни. Уже на первом уроке в понедельник я мечтал о выходных. Постоянных учеников у меня тоже не было. Им дали возможность для начала походить на уроки разных учителей, чтобы выбрать тот язык, который им больше понравится. Вот ученики и бегали с русского на японский, с японского на испанский. Даже через два месяца после начала года не были составлены окончательные списки, и эта беготня продолжалась.

Но несмотря ни на что, я решил проводить уроки на высоком уровне. В результате к концу первой недели охрип и еле говорил. Попробуйте без остановки по семь уроков в день, пять дней в неделю повторять: Я работаю, ты работаешь, – в то время как ученикам наплевать на спряжение русских глаголов. Но, к своему удивлению, охрип только я, поэтому решил посмотреть, как проводят свои уроки другие учителя. Заглянул на урок японского. Она себе сидит, журнал читает, а дети мультики смотрят. «Они смотрят мультфильмы на японском языке с английскими субтитрами. Они должны читать субтитры и прислушиваться к тому, как это звучит по-японски», – объяснила она мне свою методику. Конечно, никто из учеников субтитры не читал, каждый занимался своими делами, но зато сидели чуточку тише, чем на других предметах.

В середине октября состоялась встреча родителей с учителями. Это что-то вроде нашего родительского собрания. В Америке никто не ругает и не хвалит учеников в присутствии чужих родителей, и это, пожалуй, единственное, что мне нравится в их системе. Поэтому в день встречи с родителями занятия отменяются. Каждый учитель сидит на своём рабочем месте, а родители ходят по очереди из кабинета в кабинет и беседуют индивидуально, без посторонних. Я рассказал родителям, что мол, обучаю их детей русскому языку, а также стараюсь вложить в них понимание того, что без труда они не смогут быть успешными в жизни. Они меня вежливо слушали, благодарили. А на следующий день я узнал, что от родителей на меня поступило директору больше всех жалоб. В основном жаловались на то, что ученики якобы не понимают моего произношения и поэтому не могут, бедные, изучать мой предмет. На Украине до эмиграции я подрабатывал переводами, и устными в том числе. Все: и американцы, и англичане, и австралийцы, – прекрасно понимали моё произношение. Понимали его на кухне, на которой я почти год мыл посуду; понимали меня все работники школы без исключения; понимали моё произношение и сами родители, которые заявили, что их дети меня якобы не понимают. Но директор школы мистер Варрун воспринял эту жалобу крайне серьёзно, как будто сам не понимал, что эти старшеклассники, многие из которых не умели ни читать, ни писать даже по-английски, всегда найдут оправдание своему безделью. Он также сказал, что на моих уроках слишком шумно. Я ответил, что, мол, у учителей иностранных языков до сих пор нет постоянных учеников, до сих пор нет списков, которые бы закрепляли учеников за конкретным предметом, поэтому они кочуют из класса в класс и их трудно контролировать. Но этот аргумент его не убедил, он дал мне две недели на исправление, за которые так и не прояснилось, какой ученик за каким языком закреплён. Через две недели меня выгнали с работы. Директор, который не мог заставить родителей слушать его выступление на собрании, уволил меня за то, что ученики плохо себя вели на моих уроках, хотя они точно так же вели себя на всех остальных уроках без исключения. Среди причин увольнения было указано и то, что за два месяца я не смог заинтересовать учеников своим предметом, хотя это нереально – заинтересовать иностранным языком старшеклассников, многие из которых не умеют ни читать, ни писать на своём родном английском.

Из школы меня выгнали, но общение с некоторыми учителями продолжилось. От них я узнал о безумно странных вещах, которые начали происходить в школе. Вслед за мной выгнали математика, а ближе к концу учебного года учителей стали гнать пачками. А они только руками разводили и сокрушались: «Что поделать? В государственной школе такого быть не может, потому что там есть профсоюз. А здесь они делают что хотят». В школе работало два учителя – муж и жена. К учителю информатики за что-то придрались и сказали, что он уволен. Его жена, учительница английского, побежала к директору что-то выяснять, и за это он ей объявил, что она тоже уволена. В следующем учебном году почти весь педколлектив опять был новым.