Александр Фролов - Записки медбрата, или Как лечат в Америке

И вот я на приёме у врача. Она мне рассказывает о том, что у меня в организме присутствует возбудитель туберкулёза, он ещё не активен, но есть риск, что рано или поздно станет активным, и тогда я заболею. Чтобы этого не случилась, мне нужно пройти профилактический шестимесячный курс лечения противотуберкулёзными препаратами. Мол, лучше шестимесячный курс профилактики сейчас, чем такой же курс, но девятимесячный, если болезнь проявит себя. Я это слушал и пытался объяснить, что я, мол, из России, нам всем в детстве прививки от туберкулёза делали, стало быть, мой результат – ложноположительный. Но она меня не слышит, а гнёт своё, что, мол, мне нужно глотать три противотуберкулёзных препарата в течение шести месяцев.

– Какие побочные эффекты у этих препаратов, – спросил я.

– Они разрушают печень, – ответила врач. Но вы не переживайте, мы будем следить за печенью и в случае необходимости будем лечить и её.

Тут я, конечно, не мог не рассмеяться. Врач, видя, что ей не удалось меня убедить, достала свой последний козырь:

– Вы не переживайте, это всё бесплатно.

– Спасибо, не надо, – ответил я.

В заключение она сказала, что так как у меня в организме присутствует возбудитель туберкулёза, мне не нужно ежегодно делать тест на реакцию Манту; вместо него нужно раз в два года делать флюорографию.

Я вышел из кабинета. Эта врач тоже не произвела на меня впечатления. Хотя теперь я понимаю, что имел дело не с врачом, а, скажем так, с помощником врача. (Я уже подробно, хоть и не полностью, описал помощников, стоящих ниже медсестры; но есть ещё помощники, которые выше медсестры, но ниже врача; они имеют право вести приём больных, но они не врачи). Но тогда я ещё не вникал в такие детали.

Что было дальше? Посудомойщиком я проработал где-то год. Затем работал санитаром в больнице. Там тоже требовали каждый год делать тест Манту, но была своя специфика, которая заключалась в том, что каждый сам должен был проверять место инъекции и в случае покраснения, позвонить и сообщить в поликлинику для работников. Так что на той работе мне тоже делали каждый год этот тест, но я, естественно, никуда не звонил и о покраснении не сообщал, а значит результат автоматически считался негативным. В 2008 году я получил диплом медбрата и устроился на работу в одну из самых больших больниц страны, в которой работают тысячи эмигрантов. И там сказали, что тест Манту они не делают, потому что у них много эмигрантов из разных стран, многие из которых привиты от туберкулёза, поэтому реакция Манту у многих ложноположительная. Вместо этого теста, там раз в год брали кровь на анализ, который намного точнее, чем тест Манту. Как и следовало ожидать, никакой палочки Коха в моем организме нет. В 2011 году вообще отменили практику ежегодных анализов на туберкулёз для медработников.

В России редко делают взрослым туберкулёзную пробу. Но если сделали и результат вызывает сомнения, тогда назначают более тщательное обследование. Меня же американские врачи были уже готовы лечить от туберкулёза на основе результата одного-единственного анализа, который не является достоверным. Я отказался от их навязчивого сервиса, но лично знаю эмигрантов из Украины, котрые прошли шестимесячный курс лечения без надобности.

Открыл местную газету – и не поверил своим глазам. Международной школе требуются учителя иностранных языков: испанского, португальского, французского, арабского, японского и русского. Не задумываясь, отправил своё резюме, и через некоторое время меня пригласили на собеседование. После короткой беседы, мне сказали, что я принят на работу. При подписании многочисленных бумаг, бросилась в глаза одна, на которой было написано: «Я согласен с тем, что могу в любое время и по любой причине, а также без объяснения причин, уволиться с работы. Равно и работодатель имеет право уволить меня по любой причине, а также без объяснения причин». Почти вся Америка трудоустроена на таком условии. Наверняка я подписал точно такую же бумагу и при устройстве на работу в доме престарелых, но не заметил. О значении подписанной бумаги я тогда не думал. Настроение было приподнятое. Просто не верилось: неужели здесь, в Америке, я смогу реализовать себя по своей основной специальности, по которой не мог реализовать себя на Западной Украине в связи с тем, что в 1992 году, в год моего поступления на русское отделение филфака, изучение русского языка и литературы в украинских школах города Львова было отменено, а большинство школ с русским языком преподавания были ещё тогда добровольно-принудительно переведены на украинский язык обучения.

Школа, в которую меня приняли на работу, была «чартерной». Это значит, что управлялась она как частная, но финансирование было государственным. Школой управлял её основатель по имени Малик; члены его семьи тоже занимали все руководящие должности. Мистер Варрун, директор школы, который принял меня на работу, не был членом правящей семьи. Он был трудоустроен на общих основаниях, как и все.

В конце августа состоялось общее собрание, на котором присутствовало и руководство школы, и педколлектив, и родители. В своём выступлении директор сказал, что у учащихся школы будет уникальная возможность изучать иностранные языки, а летом ездить на языковую практику за границу. Этим летом ученики посетили Россию и Белоруссию, а на следующих каникулах планировалась поездка в Японию и Кению, ради чего ученикам и предлагался курс суахили – одного из основных африканских языков. Всё звучало так замечательно, что не хотелось думать о некоторых странных вещах. Во-первых, весь педколлектив, за исключением нескольких человек, был новым. Да и сам директор школы мистер Варрун здесь не работал в прошлом году. По этому поводу основатель школы мистер Малик, мусульманин по вероисповеданию, коротко заметил, что, мол, с прежним коллективом не сработались. А те несколько человек, с которыми сработались, были одеты в традиционную мусульманскую одежду. Было также сказано, что школа подходит к образованию по-новаторски, поэтому в школе нет учебников. Зачем учебники, если дети их всё равно не читают? Кто в 21-м веке будет слушать объяснение из учебника о том, как устроено, например, сердце? Поэтому учителям предлагалось вместо традиционного объяснения, изготовить вместе с детьми модель сердца из картона. Такой проект, мол, им будет интересен, и в конечном результате дети поймут, как оно работает. В конце опять взял слово директор мистер Варрун. Он что-то рассказывал; его сперва все слушали, но через несколько минут начался шум. Шумели родители, что-то обсуждали между собой, а на директора просто перестали обращать внимание. «Я прошу ещё несколько минут внимания. Я уже заканчиваю, и мы все пойдём домой», – сказал он, обращаясь к родителям, но они продолжали шуметь, как школьники. «Ну раз вы уже устали и не хотите больше слушать, тогда собрание окончено», – подытожил директор.