Мария Гудаваж - Доктор Пес [Как наши лучшие друзья становятся нашими врачами] [litres]

Письмо в «The Lancet» заканчивалось воззванием:

«Хотя подобные сообщения и выглядят анекдотичными, мы убеждены, что способность некоторых собак распознавать уникальные запахи, присущие определенным видам рака кожи, достойны того, чтобы исследовать их в рамках тщательно контролируемого эксперимента. Точно так же следует изучить их способность обнаруживать и другие заболевания, в частности туберкулез или лихорадку Эбола, в целях ранней диагностики».

Письмо было опубликовано в выпуске от 15 сентября 2001 года, спустя каких-то пару дней после катастрофы 11 сентября. Оно могло бы так и пропасть, похороненное под валом сообщений о трагедии, затронувшей весь мир. Популярные СМИ не уделили внимания статье, поскольку у репортеров и так было о чем писать.

Однако для научных кругов оно не прошло незамеченным. Зерна, посеянные первой публикацией, после долгого периода сна теперь начинали всходить. В 2003 году доктор Черч провел в Великобритании конференцию по вопросам использования собак для выявления рака. В числе спикеров там выступили Тадеуш Езерски, доктор наук из Польши, знаменитый специалист, изучавший обоняние у собак, и Майкл Маккаллох, тоже доктор наук, который начал в Калифорнии собственный проект по диагностике рака с помощью собак.

На конференции зародилось новое поле исследований на стыке науки и кинологии. Так начался золотой век изучения способностей собаки в диагностике рака.

Поиски финансирования и собственно исследования всегда требуют времени. Один эксперимент тут, один там, год или два между ними – словно легкие дождики после засухи. Исследования отнюдь не пошли валом, но их количество продолжает расти.

В большинстве опубликованных отчетов письмо в «The Lancet» от 1989 года упоминается как отправная точка, заставившая ученых задуматься о возможности диагностировать рак с помощью собак. То же самое касается и статей, ссылающихся на эти отчеты.

Сам доктор Уильямс, положивший начало – с помощью Бониты и Бэби Бу – этому новому полю деятельности, участвовал только в одном исследовании этого направления. Далее он перешел в другие области дерматологии, к другим научным изысканиям и медицинской практике.

Сейчас, спустя 30 лет после первого письма в «The Lancet», он работает профессором дерматологической эпидемиологии в Центре наглядной дерматологии при Университете Ноттингема. Кроме того, он директор оценочной программы Национального института исследований и технологий в сфере здравоохранения. Это важный государственный пост. Как говорит сам Уильямс:

– В целом я отвечаю за все крупные проекты с государственным финансированием, которые сегодня проводятся Министерством здравоохранения Великобритании (это около 400 исследований с финансированием в миллиарды фунтов стерлингов). Я – первый дерматолог, оказавшийся на этом посту, что для меня большая честь. Я буду директором до октября 2020 года, после чего уйду в отставку.

Он до сих пор занимается исследовательской деятельностью (и является автором более чем 500 опубликованных работ), а также ведет еженедельную практику в детской дерматологической клинике [21] Несмотря на свою занятость, доктор Уильямс сочиняет забавные автоответы на электронные письма, которые уже стали легендой у его корреспондентов. Когда в декабре 2017 года я попыталась связаться с ним, то получила вот такой ответ: Некоторые из вас уже пытались отправлять мне провокационные электронные письма в надежде получить новый автоответ. Не знаю, как вам это удается, но на этот раз – никаких забавных историй. Кстати, об электронных письмах – интересно, сколько еще меня будут приглашать выступить на всяких сомнительных конференциях по вопросам, о которых я не имею понятия? Вам такие тоже приходят? Мне в день присылают штук 12. Обычно все начинается с восторгов по поводу живописного места проведения, потом меня пытаются поразить, перечисляя имена наиболее знаменитых гостей. Иногда я едва удерживаюсь от искушения согласиться, но знаю, что все закончится печально и я уеду с гонораром, но без всякого морального удовлетворения. Ну, в конце концов в этом и есть их цель, так что жаловаться не приходится. .

Он носит экстравагантные галстуки-бабочки и говорит с очаровательным певучим валлийским акцентом. То давнее письмо о достижениях Бэби Бу он до сих пор считает одним из выдающихся моментов своей научной карьеры.

– Я вспоминаю тот случай с большой теплотой, особенно потому, что он положил начало нескольким важным исследованиям, которые впоследствии смогут помочь онкологическим пациентам, – сказал он мне. – Довольно рискованно с моей стороны было публиковать сообщение, будучи еще студентом, однако я счел важным предложить ученым идею, о которой они затем вынесли бы собственные суждения. Сам я знал, что исследования не обязательно должны быть линейными. Иногда достаточно предложить замысел, чтобы другие его развили.

По его словам, из всех пациентов за долгие годы практики Бонита оказала на его работу самое значительное воздействие.

– Тот случай научил меня прислушиваться к пациентам. Они часто бывают совершенно правы, просто у нас нет достаточных технических и научных знаний, чтобы объяснить то, что с ними произошло.

Я задалась вопросом, что стало с Бонитой. Попыталась ее разыскать, но не нашла никакой контактной информации. Я опасалась худшего. Возможно, еще одна меланома ускользнула-таки от Бэби Бу.

Однако затем я обнаружила ее на Facebook. Правда, активности на страничке не было уже давно. Я написала Боните, а заодно и ее дочери Джейн, надеясь, что они не сочтут меня опасным троллем. Пару недель спустя Джейн мне ответила. Она писала, что Бонита жива-здорова и с радостью побеседует со мной.

Боните сейчас 75, она уже прабабушка и охотно рассказывает о прошлом. Собак она больше не заводила. Фриски Фру умерла в 18 лет, и ее заботливая дочка Бэби Бу постоянно находилась рядом с ней. Люси Лу также умерла в глубокой старости, прожив счастливую жизнь удачливой воришки. Бэби Бу дожила до 19 лет. Все они похоронены у Бониты на заднем дворе. Единственный питомец, который у нее есть сейчас, это кот по имени Берт, которому нравится пить воду прямо из крана.

– Я знаю, меня бы сейчас здесь не было, если бы не Бэби Бу, – говорит Бонита. – С тех пор я всегда прислушивалась к своим животным. Они говорят с нами. Надо только научиться понимать, о чем они предупреждают.

Бонита даже не представляла себе, какую волну породил тот диагноз, поставленный Бэби Бу. Я рассказала ей о многочисленных экспериментах и статьях, ссылавшихся на то письмо в «The Lancet», и о современном состоянии исследований, посвященных использованию собак в диагностике рака.