Роберт Вайнтрауб - Смерти вопреки

Весной 1945 года смертность была сравнительно невысокой. Поначалу умирали преимущественно пожилые, физически слабые голландцы, многие из которых были гражданскими лицами, а не солдатами. Но довольно скоро смерть стала косить всех подряд. После месяцев рабского труда в джунглях люди стали умирать все чаще. Никто не был застрахован.

«В первые месяцы 1945 года смерть стала привычной частью нашего повседневного существования, – будет позднее вспоминать Фрэнк. – Друзья и знакомые умирали все чаще». В это время, после долгого периода пребывания в относительном здравии, начал сдавать и Фрэнк. У него, как и практически у всех строителей железной дороги, случались сравнительно несильные приступы малярии и дизентерии. Но голод и тяготы начали наносить тяжелый ущерб здоровью. «Я заметил, что мои лодыжки стали постоянно болеть и распухать, – рассказывал Фрэнк, называя первые симптомы бери-бери, болезни, которой он сильнее всего боялся. «Я понял, что жить мне осталось три-четыре месяца, – говорил Фрэнк. – Каждый день я видел, как жидкость проходит через мое тело и поднимается в нем. Если этот процесс продолжится, жидкость будет подниматься все выше и выше, до тех пор, пока не откажет сердце».

Недоедание превратило человека и собаку в живые карикатуры. «Джуди стала ходячим скелетом, тенью той собаки, которой она была прежде», – рассказывал Фрэнк. В то время они получали в день горсть риса, которую делили между собой, но этого едва хватало, чтобы оставаться в живых. Джуди была слишком истощена и могла совершать только короткие вылазки на охоту, поэтому добычи было мало. Теперь пленные ловили даже забегавших в барак крыс и съедали их. Фрэнк исхудал до опасного предела. Он сказал Нойманну и ван Витсену, что весил всего «36 килограммов».

«Ни один из нас был физически не в состоянии вылезть из постели, тем более работать по 10–12 часов на строительстве, – вспоминал Том Скотт. – Джуди превратилась в мешок с костями. Фрэнк потерял половину своего веса, как и все мы. Но Фрэнк и собака сохраняли, однако, остроту ума, стальную прочность и смелость, и их объединяли узы совершенного понимания и взаимной привязанности».

Узы, о которых писал Скотт, были единственным, что удерживало человека и собаку на этом свете.

В Пакан-Барое было только пятнадцать американцев[2]. Восемь из них попали в плен на Яве; большинство из них, как Джордж Даффи и его приятели Бернард Хикки, Пэт Пэрис и Стэн Горски, были членами команды захваченного немцами торгового судна «Лидер Америки». Численность американцев почти удвоилось в сентябре 1944 года, когда на строительство железной дороги привезли новую большую группу пленных, среди которых было семеро военнослужащих из США. Это были люди с другого «дьявольского судна», «Дзюнъё Мару», потопленного британской подводной лодкой неподалеку от Паданга при обстоятельствах, сходных с историей «Ван Варвика»[3].

К американцам остальные военнопленные относились плохо. Даффи назвал эту антипатию просто «ревностью». В своих воспоминаниях Даффи пишет: «Мы всегда расходились во мнениях с голландцами», и отмечает, что когда речь заходила о возможном освобождении, голландцы всегда спрашивали: «Ну, и когда же придут американцы?» Голландский командир Даффи, Дж. С. Розьер, за что-то взъелся на него и жаловался на Даффи японцам по малейшему поводу (даже пленные, симпатизировавшие антиамериканизму Розьера, считали, что он заходит слишком далеко). Для Розьера камнем преткновения был офицерский статус Даффи.

В некоторых лагерях офицерам не надо было работать, что вызывало недовольство рядовых пленных. Впрочем, офицеры не валялись на солнышке. Часто они копали могилы и колодцы или чистили инструменты. Но некоторые офицеры работали на укладке путей и в джунглях вместе с рядовыми пленными.

Даффи был офицером, но в торговом флоте, а голландские офицеры, руководившие лагерем, куда его поместили, не считали службу в вспомогательных силах основанием давать Даффи легкую работу. Розьер сделал Даффи козлом отпущения. Даже дружественные жесты имели коварный подтекст. Как-то Розьер заметил, что Даффи ходит в совершенно изношенной обуви, и подарил ему пару новых голландских армейских башмаков. Подтекст этого дара был таким: Даффи станет носить эту обувь, горбатясь на строительстве железной дороги вместе с рядовыми, и не вздумает лезть в офицерское сообщество.

Свое раздражение Даффи изливал в дневнике, где писал: «Лучше держаться на расстоянии от этих слабосильных так называемых братьев-офицеров, как голландских, так и английских, и общаться с нормальными янки, которые, если им надо что-то тебе сказать, скажут это в лицо».

Вместо столкновения один на один Розьер устроил перевод Даффи во Второй лагерь вместе с другими «негодными для работы» пленными (по большей части очень больными). Американец Стэн Горски пошел вместе с Даффи после того, как упал с моста и получил сильный вывих плеч. Хикки уже отправили в госпиталь с хронической малярией. В госпитале оказался и Пэрис.

Американцы, пожалуй, отделались от своих голландских мучителей, но во Втором лагере находился госпиталь, который пленные называли Домом смерти. Теперь американцы очутились в лагере для умирающих. И Даффи, и Питер Хартли провели там немалое время. Для британца пребывание во Втором лагере стало периодом борьбы с дизентерией и малярией. Его то помещали в Дом смерти, то выпускали оттуда. Ирония заключалась в том, что Хартли всеми силами стремился к тому, чтобы его перевели из джунглей, и говорил начальнику лагеря: «Если базовый лагерь – это лагерь мертвецов, то я предпочту оставаться там в живых среди мертвых, чем сделаться покойником среди живых».

Линия, отделявшая жизнь от смерти, во Втором лагере была размытой и нечеткой. Два больших госпитальных шатра обслуживали больных, а один госпиталь предназначался для менее тяжелых пациентов. Хижина интенсивной терапии делилась на две половины – в одной была амбулатория, в другой лежали инвалиды. В центре стояло шесть коек на колесах – на эти койки клали умирающих, которые сменялись практически каждую ночь. Мертвых выкатывали, а когда койки закатывали обратно, на них укладывали новых людей. Немногие из тех, кто оказывался на этих койках, встали с них живыми.

Одним из тех, кому удалось выйти из тьмы, был Дж. Д. Пентни, который впервые попал в госпиталь после того, как спрыгнул с грузовика босым и сломал кость о камень. Травму вылечили, но в госпитале Пентни подхватил бери-бери, и у него началась ужасная водянка. Как вспоминал сам Пентни, «я распух до каких-то гротескных размеров и напоминал известного человечка из рекламы шин Michelin. Боли не было, была одна приятная летаргия: меня уносило из жизни в лагере для военнопленных, и я гулял в прекрасных садах или беседовал с любимыми. Эти галлюцинации были вполне реалистичны и трехмерны… Через неделю, в течение которой из моего тела не выходила жидкость и оно распухло до фантастических размеров, я внезапно сел на койке и начал мочиться, чем и продолжал заниматься 12 часов. В результате я сдулся, как проколотый воздушный шарик. От меня остался мешок костей, и я был настолько слаб, что не мог сидеть. Это произошло уже почти в августе – я бродил между жизнью и смертью почти два месяца».