Михаил Самарский - День надежды

Наконец-то мы приехали. Прямо в клетке врач сделал мне укол, после которого я вроде все и слышу, и вижу, а двигаюсь как в замедленном кино. Иными словами, я успел рассказать вам, как очутился на операционном столе. Я начал мысленно прощаться с жизнью, просить прощения у всех, кого случайно обидел или ненароком облаял. Вы знаете, так мне себя стало жалко, хоть волком вой. Только не подумайте, что я прямо испугался. Нет, я уже смирился, как говорится, от судьбы не уйдешь. Просто обидно погибать, не зная за что. Эх…

Стоп! Может, это мой шанс? В операционную вошли мужчина и женщина и стали внимательно рассматривать меня. Мужчина оказался врачом, а женщина… Впрочем, давайте послушаем, о чем они говорят:

– Антон Игоревич, – жестикулируя, возбужденно спрашивала женщина, – если нет никаких гарантий, то какой смысл тогда в этой операции? Не лучше ли тогда завести другую собаку?

– Вы думаете, Ольга Семеновна, я не предлагал Александру Михайловичу завести щенка?

– И что он? – женщина внимательно посмотрела на собеседника.

– Отказался наотрез! – доктор резанул пространство перед собой ладонью. – Говорит, ничего не знаю, спасите мне моего Грина. Никого слушать не хочет, хоть ты тресни.

– Ну, а если Грин после операции не выживет, что тогда?

– Бог его знает, – пожал плечами врач. – Хотите, я вам откровенно скажу? Вероятность того, что он останется жить, очень мала.

– Послушайте, а если… – Женщина задумалась, прошлась по комнате и вдруг выпалила: – А что если мы из этой собаки сделаем Грина?

– Как это? – раскрыл рот доктор.

– Очень просто! – потирая руки, сказала Ольга Семеновна. – Сколько собаке нужно времени на послеоперационный период?

– Что вы задумали? – испуганно спросил Антон Игоревич.

– Сможем мы упрятать его на месяцок? – спросила Ольга Семеновна.

– Вы сначала скажите, что вы задумали, – упорствовал врач.

– В общем, так, – решительно заявила женщина, – операция отменяется!

Доктор вздрогнул и отчаянно замахал руками:

– Что вы, что вы, Ольга Семеновна, как так можно? Да Александр Михайлович мою собственную печень на паштет пустит. Нет-нет! Я в такие игры не играю.

– Сколько? – нахмурившись, спросила Ольга Семеновна.

– Что «сколько»? – вздернул брови доктор и поежился.

– Сколько вы хотите за молчание? – процедила женщина.

– Ольга Семеновна, помилуйте! – взмолился врач. – Поймите вы меня…

– Успокойтесь, Антон Игоревич, все риски с этим делом я беру на себя. Свой миллион рублей вы получите завтра.

– А что с Грином делать? – прошептал врач.

– Лечите! – ответила Ольга Семеновна. – Что в таких случаях с собаками делают?

– Обычно усыпляют, – тяжело вздохнув, ответил доктор.

– Нет, – решительно заявила женщина, – такой грех мы на себя брать не станем. Лечите, делайте ему обезболивающие уколы, но пусть пес умрет своей смертью, никаких усыплений. Я категорически против этого….

– Ясно, – закивал Антон Игоревич. – Все понял.

– Сколько ему осталось? – спросила Ольга Семеновна.

– Максимум, неделю, – ответил врач, – но, скорее всего, день-два.

Доктор уселся посредине комнаты на стул и обхватил голову руками.

– Значит, так, – командовала Ольга Семеновна, – скажете, что операция прошла успешно, но собаку сейчас нельзя тревожить. Дальше все переводите на меня. Скажете, что я увезла Грина к себе на дачу. Я сама найду, как все объяснить Александру Михайловичу. Вы мне тут изобразите раненого, – женщина указала на меня рукой, – перебинтуйте его всего, разукрасьте, чтобы его мать родная не узнала. Я приеду через два-три часа. Только не вздумайте отступать. Понятно?

– Честное слово, я боюсь, Ольга Семеновна! – жалобно произнес доктор.

– Кого? – ухмыльнулась женщина.

– Александра Михайловича, – тихо ответил Антон Игоревич.

– Это хорошо, это очень хорошо! – закивала Ольга Семеновна. – Но в этом случае вам лучше бояться меня. Не дай бог подведете! – Она пригрозила ему пальцем.

– Могила! – заверил доктор. – У меня просто другого выхода нет.

– Молодчина, – похвалила женщина и направилась к выходу, затем, обернувшись уже у двери, спросила: – Надеюсь, за месяц мы слепим из него настоящего Грина?

– Сделаем! – уверенно произнес доктор. – Они очень похожи. Правда, кое-что нужно будет подкрасить, подтянуть, в общем, косметику навести. Ухо нужно будет обязательно выправить – у нашего оно чуть надорвано. Помните, они со стаффордом сцепились? Но это все мелочи. Я на теле Грина знаю каждый волосок.

– Приступайте, мы завтра утром с Александром Михайловичем заедем вас проведать. Да смотрите, чтобы муж ничего не заподозрил. Хорошенько перебинтуйте несостоявшегося донора, – она улыбнулась и кивнула в мою сторону.

– Все будет на «пять с плюсом», – заверил Антон Игоревич.

– Я на вас надеюсь, доктор! – Ольга Семеновна махнула рукой и исчезла за дверью.

Фух! Можно наконец-то и свободно вздохнуть. Кажется, казнь моя снова отменяется. Вот все-таки везет мне на таких, как Ольга Семеновна. Дай тебе бог долгих лет жизни, замечательная ты женщина! Эти все косметические дела я переживу. Ухо нужно надрезать? Да режьте вы его хоть на серпантин. Можете сделать из меня хоть добермана или вообще среднеазиатскую овчарку. Видели таких? Они совсем без ушей – и ничего! Главное – печень остается со мной, и я продолжаю здравствовать.

Выходит, мне придется жить под другим именем? Как там? Грин? Ну а что, имя неплохое. Вот только, если мне удастся сбежать в свою школу, узнают ли они меня, такого попугая разукрашенного? Вот размечтался. Погоди ты еще о школе мечтать. Пусть тебя еще этот, как его… Александр Михайлович признает. Вдруг поймет, что его обманули. Одна теперь надежда на Ольгу Семеновну. Вот вляпался, так вляпался. Хотя я тут при чем? Опять люди что-то намудрили, а мне отдувайся. Ну, что ж, где наша не пропадала, побуду диванным Грином. Это лучше, чем без печенки остаться.

В кабинет вошли двое, как я потом понял, помощников доктора. И началось мое перевоплощение!

И смех, и грех. Не знаю, плакали бы вы или смеялись, если бы увидели меня на следующий день, но мне было явно не до смеха. Эх, наверное, Бог меня наказал за то, что я частенько посмеивался над котом Фараоном, называя его мумией. А теперь вот и сам в нее превратился. В комнате, где из меня ваяли изрезанного Грина, напротив меня во всю стену висело зеркало. После того, как люди отошли от стола и я увидел в нем себя, верите, чуть не взвыл от страха. Таким я еще себя не видел. Из всего живого на мне были мои глаза и мокрый нос. Все остальное в бинтах, в каких-то прищепках, веревочках – даже лап не было видно. Словом, к смотринам готов.

– Ну, как тут наш бедняга поживает? – прямо с порога протрубил Александр Михайлович.