Никита Карацупа - Записки следопыта

От верной смерти нас спас Ингус. Впрочем не в первый и не в последний раз. И я его, как мог, оберегал, под пули без крайней надобности не посылал. Однако уберечь не смог…

Оглядываясь на прожитые годы, я часто думаю о том, как много в ходе жизни зависит от нашей к ней внимательности, от понимания того, что открывает она нам в своем течении. Такой опыт я вынес из своего житья-бытья на границе, — оно складывалось так, что внимание по необходимости вошло у меня в привычку: нельзя было ни на миг поверить в пограничную тишину, довериться привычно обыденному ходу вещей — «текучке» нехитрого служебного распорядка. Исхоженный нами и, казалось бы, во всех подробностях известный каждому из нас участок границы приходилось изо дня в день проверять и исследовать заново.

Такое, я бы сказал, постоянно внимательное отношение к повседневности, как пришлось мне убедиться, дает возможность открыть в себе новые возможности, развить способности, которые могут быть восприняты кем-то как необычные. Говорю я сейчас не о себе, а о пограничниках вообще, и ныне продолжающих «носить» ореол легендарности, за которым — суровые будни границы, побуждающие ее неусыпных стражей к нелегкой, бесстрашной работе над собой. То, чему научила меня та моя, боевая жизнь, я бы выразил еще и так: не дозволяй душе лениться, всматривайся в жизнь, изучай ее, и труд твой не пропадет.

Внимательность — дело нелегкое. Мы учились ей и тогда, когда, собираясь вместе, раскладывали друг для друга на столе разные вещи, — нужно было мгновенно зафиксировать их в памяти, а потом так же быстро определить, какой из предметов убрали. Аналогичные занятия проводили на местности. Кто-то из пограничников пройдет по тропе, надломит ветку, уронит спичку, а мы потом, идя следом, все это должны заприметить.

И, как я уже говорил, учила нас внимательности сама жизнь…

Неяркий осенний рассвет высветил дозорную тропу, таившуюся в зарослях терновника. Полуоблетевшие кусты касались рук влажными листьями, царапали шипами; еще не развеявшаяся после ночного дождя сырость стесняла дыхание. Но вынырнувшее из-за небесной хмари солнце озарило приграничье — и возвращавшимся из ночного наряда ребятам зашаталось бодрей…

Тот, кто шел в этот час по дозорной тропе первым, и увидел нитку, свисавшую с тернового шипа. Находка пограничников насторожила: нитка, оставленная неизвестным на мокрой ветке, была совершенно сухой. Кто-то прошел здесь совсем недавно (а может быть — только что?), зацепился за колючий куст и оставил «след».

Нетрудно было найти и следы, четко отпечатавшиеся на мокрой земле. Когда мы с Ингусом подоспели на подмогу, пограничники рассматривали их, пытаясь определить, сколько человек в эту ночь нарушило нашу государственную границу. Внимательно изучив отпечатки, я поделился своими опасениями с товарищами. Навряд ли к нам в страну пожаловала очередная группа контрабандистов: нарушителей было слишком много (я определил по следам — одиннадцать человек!). Шли они энергично и быстро, очень быстро, — так можно идти только налегке, контрабандисты же обычно несут на себе большие грузы.

Я не мог скрыть охватившей меня тревоги. Опыт ли или чутье подсказывали мне: в наш тыл направлена хорошо вооруженная диверсионная группа, а проще говоря, бандиты, которым поручено вести подрывную деятельность, совершать террористические акты в промышленных городах, сеять панику в нашем приграничье.

Как видно, нарушители хотели воспользоваться темной, ненастной ночью, но зарядивший с вечера дождь нежданно прекратился, и луна, показываясь в разрывах туч, своим полным светом выбеливала берега пограничной реки, так что видна была каждая травинка. Планы диверсантов и тех, кто намеревался забросить их в наш тыл, были отчасти сорваны. Обычно такие группы составляют из опытных, хорошо подготовленных «специалистов», и гости с той стороны, как видно, рассчитывали не только на темноту ночного ненастья, но и на то, что к утру дождь размоет их следы и пограничники не догадаются, что к нам в страну проникли хорошо вооруженные, крайне опасные враги.