Борис Рябинин - Твои верные друзья

— А вы давно занимаетесь собаководством? — спросил я.

— Как вам сказать... — Он задумался, склонив свою начинающую седеть голову немного набок, отчего одна полная щека его слегка отвисла, а над белым подворотничком на шее образовалась толстая складка. — Как вам сказать... Первое мое знакомство с собакой состоялось еще в дореволюционные годы, и при таких обстоятельствах, когда наш четвероногий друг показался мне далеко не другом. Дело было во время империалистической войны...

— Расскажите, — попросил я.

— Ну, если уж вы так хотите... Я тогда был солдатом, попал в плен, сильно контужен. Толщина-то память от тех времен. Почки... — пояснил он, ударив себя по животу. — Да, так вот вздумал я бежать из плена. Заела тоска по родине, по дому. Убежал. Ночь скрывался в лесу, а утром слышу — лай: нагоняют меня с собакой. А у них для этого дела в военной полиции были специальные собаки натасканы. Ну, думаю, плохо дело, от собаки спрятаться мудрено. Лай — ближе. Я в болото. Думаю, может там потеряет следы. Только влез я это в самую тину, а она уж тут как тут! Из-за деревьев выскочила, прыг в воду и плывет прямо ко мне, а люди отстали. Черная, блестящая, как уголь, без хвоста, морда злая, длинная...

— Доберман!

— Так точно. Он. Это уж я потом узнал, когда собаководством занялся, а тогда мне все собаки были одинаковы. Да... Ну, тут, конечно, началась у нас баталия. В болоте-то. Он на меня рычит, за руку ухватил, порвал сильно, вот... метки на всю жизнь... — Рассказчик слегка сдвинул рукав на правой руке, и я увидел повыше кисти большие белые рубцы — ...а мне податься некуда, приходится защищаться!.. В общем, придушил я его, вернее утопил. Я-то стоял на ногах, а ему глубоко, это мне и помогло. Силенка у меня тогда была... И что вы думаете, эта история сделала меня собаководом!

— Это как же так?! — удивился я.

— А так, — усмехнулся рассказчик, — слушайте дальше. Вскоре после гражданской (я ее всю в Красной Армии провел) вызывают меня как-то в партячейку нашей части... я к тому времени уже в партию вступил, в кадрах остался... вызывают и говорят: «Хочешь пойти на курсы собаководов?» — Тут я и вспомнил своего утопленного добермана. Не будь болота, худо бы мне тогда пришлось. Что ж, думаю, попробую. Чем меня собаки будут кусать, так уж лучше я сам ими займусь. Отольются теперь им мои слезки!..

Сделав это несколько неожиданное признание, эрделист юмористически сощурился и с лукавым любопытством посмотрел на меня. Вероятно, он хотел знать, какое впечатление могли произвести на меня его слова. Но его добродушное, круглое лицо представляло полный контраст с его словами, глядя на него, я подумал, что вряд ли он когда-нибудь приведет свою угрозу в исполнение, а вот что он любит и балует животных — так это точно. Это подтверждалось всей его манерой обращения с животными, мягкой и сдержанной (недаром мой Джери так доверчиво отнесся к нему), а, кроме того, и тем, что поводок, ошейник и вообще вся «сбруя» Риппера были любовно подобраны, отделаны узорными никелированными бляшками, а сам Риппер возлежал на аккуратной парусиновой подстилке с большой красной звездой, нашитой на угол. Точно такие же парусиновые коврики были постланы и для всех других собак, принадлежавших питомнику, начальником которого был мой новый друг.

— Но главное, конечно, было не в этом, — продолжал он серьезно. — Главное: раз в партийном порядке мне предлагают заняться этим делом — значит, дело этого заслуживает, отказываться не имею права. Партия повела наступление на разруху, принялась поднимать хозяйство, и раз она считает, что надо заняться и этим участком, стало быть, так тому и быть. Вот этаким манером и стал я собаководом. И сказать откровенно, никогда не жалел. Дела-то оказалось непочатый край! Судите сами. В царской России по самым скромным подсчетам было не меньше тридцати миллионов собак. Самое большое в мире поголовье! А как они использовались? Использовались, прямо скажем, плохо, недостаточно. Народ любит и ценит собаку, а правительство этим не интересовалось. Ну, правда, борзой занимались, — так это же помещичья собака! Русские первые применили собак в пограничной службе, и успешно применили, приоритет наш, а потом нашлись умники, которые стали доказывать, что собака не годится для этого, потому что... много лает! А то, что можно заставить ее и не лаять, когда надо, это им было невдомек...

— Вы не договорили мне, как добрались до дому после побега, — напомнил я, когда он замолчал.

— О, это долго рассказывать. Пришлось пройти почти всю Германию, Австрию. Побывал в Италии. Прекрасная страна! Но собак хороших там нету, — добавил он серьезно. — Народ живет бедно, где уж там собак держать!

Дальнейшая беседа была прервана появлением дежурного, который с середины зала громко прокричал:

— Выводить собак! Выстраиваться!

Эрделист стал отвязывать Риппера, я поспешил за своим Джери.

Закрытие выставки ознаменовалось парадом всех участников. Это было зрелище, какого, вероятно, не видел еще ни один город. Около полутысячи собак с их проводниками выстроились на зеленом поле стадиона. Пришли десятки тысяч зрителей. Просторный стадион не мог вместить всех желающих.

После разговора с эрделистом настроение у меня резко изменилось. Еще полчаса назад я готов был считать себя чуть ли ни несчастнейшим человеком на всем земном шаре (и все из-за Джери!), — теперь успокоился и почти перестал думать о провале Джери, мысли приняли другое направление. Неудача? Какая же неудача, если я узнал столько нового для себя?! Увидел Москву, приобрел новых друзей — таких интересных, бывалых людей, снова расширился мой кругозор, и это — неудача?! Нет, нет, я вновь был в отличном расположении духа, вновь видел мир таким, каков он и есть, — то-есть, полным заманчивых перспектив и непрерывного стремления вперед. И частью этого мира в данную минуту был для меня яркий, многокрасочный парад.

К началу парада над стадионом появился дирижабль. Гудя, как шмель, он стал кружиться над полем, поблескивая на солнце алюминиевыми боками. Затем снизился, из него неожиданно вывалился комок, который распался в ту же секунду на тысячи снежинок, и крылатые листовки закружились над головами людей.

Собаки, звеня цепями, зашевелились, забрехали. Протяжный окрик команды донесся с правого фланга. Парад начался!

Собирая за собой тысячи зрителей-москвичей, мы продефилировали по стадиону, потом, вытягиваясь длинной вереницей, покинули его и направились к Центральному парку культуры и отдыха имени Горького, расположенному напротив. Когда вереница людей и животных пересекала улицу, остановились все трамваи, автомобили, на некоторое время прекратилось даже пешеходное движение. Публика шпалерами выстроилась по обеим сторонам шествия. Особенно большой восторг и любопытство проявляли ребятишки. Уже когда мы были в парке и двигались по его зеленым нарядным аллеям, юные москвичи, охваченные возбуждением при виде столь невиданного зрелища, вскакивали на скамейки, перепрыгивали через ограждения газонов, рискуя попасть на зубы какому-нибудь свирепому псу, лезли под ноги идущим.