Наталия Криволапчук - Собака, которая любит

Я застыла в нерешительности. Что мне теперь делать с этими деньгами? Хотела уже идти к окошку, звать столпившихся внизу соседок, но услышала, как по лестнице кто-то поднимается, бежит бегом. Оказалось, тот самый сосед, прежний хозяин этих четырнадцати тысяч, приехал забрать что-то со старой квартиры, а тут его бабульки и обрадовали.

Сейчас я и сама ничего потрясающего в этом эпизоде не вижу. Работа как работа, с тех пор много всякого бывало. Но в тот раз я впервые оценила не затверженные собакой команды, не автоматическое подчинение проводнику — какой из меня проводник?! — а инициативу и смекалку моего пса.

Мне кажется, тут требования, предъявляемые к армейским, милицейским и пограничным собакам, резко расходятся с ролью наших семейных собак. В чисто служебной обстановке, где функции собаки твердо определены, где она обязана слушаться только одного проводника и строго выполнять сугубо однотипные команды, скудные способы общения с ней идут на пользу. Собака меньше отвлекается от главной работы, ей легче сосредоточиться. В жизни, однако, бывает по-разному. Если бы Черный работал только и исключительно с моим мужем, как на дрессировочных занятиях и не понимал моих нестандартных команд, «домашнего» тона голоса, мне нипочем бы не справиться с ним ни в той ситуации, что я описала, ни во многих других, когда мы с ним всерьез помогали людям. Не говорю уж о нашей с ним общей работе!

А если собака должна охранять ребенка, гуляющего во дворе? Подойди к нему страшный дядька, ребенок растеряется, не вспомнит команду, пролепечет совсем не те слова. Собака обязана понять и справиться сама. Так что не в пресловутом «командном голосе» дело. Кстати, многие разумные домашние собаки страшно обижаются, если хозяева вдруг начинают разговаривать с ними каким-то специальным, подчеркнуто требовательным тоном. Это стоит делать только иногда — например, чтобы показать собаке, что хозяин ею недоволен или что сейчас от нее требуется особо аккуратная работа.

Второй случай из этой серии, запомнившийся мне одной важной деталью, произошел года эдак через полтора, когда Рольф был уже совсем взрослым. Мы пришли поздно вечером в любимый наш Итальянский садик и застали там всеобщий переполох. Удрал от хозяина маленький черный пуделек Тимошка, с которым наши ребятишки были не то чтобы дружны, но хорошо знакомы. Ко времени нашего прихода по аллейке, где его видели в последний раз, уже добрых сорок минут топтались, обшаривая кусты и крича на разные голоса, человек десять собачников — известное дело, вместе со своими собаками.

Мне вдруг страшно захотелось поставить Рольфа на след, но — вот она, многозначительная деталь! — дать ему занюхать нечего. Поводок! Но он больше пахнет хозяином, чем собакой, а последние полчаса он вообще лежал в кармане. Эх, была не была, ничего не теряем!

Рольф, правда, хорошо знал кличку пуделька, а я, давая ему занюхать поводок, естественно, тоже была сосредоточена на образе Тимошки. Впрочем, теперь, когда я вспоминаю этот эпизод, мне порой приходит в голову, что само желание поискать Тимошку было внушено мне Черным, но в те поры я о таком и помыслить не могла. И вот мой Пылесос заработал.

Он шел от куста к кусту, от одного места на песчаной дорожке к другому, время от времени останавливаясь, чтобы выбрать наиболее интенсивный запаховый поток — по всей видимости, там, где Тимошка менял направление, или там, где особенно постарались наши приятели. Он вывел нас на Литейный и на пару секунд замер в нерешительности на краю тротуара — он уже был обучен переходить дорогу по всем правилам и, хотя его звал и вел за собой запах Тимошки, не рисковал рвануться вперед там, где нет перехода. И тут нас окликнула с противоположной стороны Литейного Тимошкина хозяйка.

Как выяснилось, растерявшийся от пропажи хозяина пуделек действительно перебежал через Литейный, счастливо минуя машины, в это время уже не такие многочисленные, и отправился к себе домой, на улицу Жуковского. Хозяйка подождала-подождала мужа да и пошла ему навстречу, удивляясь, что он не пришел домой вместе с собакой. И только увидев всю нашу компанию и Рольфа за работой, она сообразила, какая тут поднялась паника.

С тех пор я уверена в розыскных способностях Черного. Он не раз помогал разыскивать потерявшихся собак, даже тех, с кем до тех пор не был знаком, а порой и приводил неразумного беглеца к хозяину, по-отечески ворча и потрепывая на ходу за холку.

Частенько вспоминается мне еще один случай, связанный с Итальянским садиком, обычным тогдашним местом наших прогулок. Если вы знаете, в этот садик выходит задний фасад одного из зданий Публичной библиотеки, а у фасада имеется небольшое крылечко — ступеньки три или четыре. Так вот, в тот вечер на этом крылечке стояла, прислоненная к стене, жестяная табличка с надписью «Требуются на работу…». Мы, гуляя, проходили мимо с Рольфом и крошечной тогда Бамби. Я, полагая, будто шучу, сказала: «Черный, прочитай-ка, что там написано!». Помню, что в тот момент я как раз прикуривала, стало быть руки мои были заняты и никакого жеста я сделать не могла. Даже головой в ту сторону не мотнула. Зато очень отчетливо представила себе, как он поднимается на крылечко, как проводит носом вдоль строчки слева направо…

Он выполнил все именно так, как я видела «глазами души»! Выполнил через пару секунд — едва ли не ступил на крылечко с той ноги, с какой я задумала. Что он мог понять в моей бредовой, с точки зрения нормальной собаки, фразе? «Прочитай»? «Написано»? Как бы я ни преувеличивала мыслительные способности и таланты своего любимца, на такие натяжки даже я не способна. Я точно знаю: он «поймал» тот образ, который я так хорошо увидела, когда произносила эти слова.

Бог мой, сколько же раз мы с ним пользовались этим в нашей совместной работе! Представляю, как потешались над нами пассажиры троллейбуса, в котором мы ехали как-то на занятие с молоденькой и трусливенькой овчаркой. По пути я наставляла Черного:

— Сегодня ты не имеешь права ни за что ее наказывать. Сделает правильно — похвали. Ошибется — не обращай внимания. И учти: сделаешь не так, не будешь больше со мной работать! — Это, знаю по опыту, самая сильная угроза для моего самоуверенного пса.

На занятии он вел себя так, что я то и дело вспоминала знаменитую пьесу, написанную Жаном Кокто для Эдит Пиаф. Называется она «Равнодушный красавец», и герой, хотя и присутствует на сцене, ни единым словом не отвечает на истерику отчаявшейся в своей любви женщины. А когда вредная девчонка, осмелев, принялась прикусывать его за хвост, он только отводил свою красу и гордость из ее зубов. Хозяин собаки изумлялся:

— Скажите, а он вообще замечает, что она делает?