Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и удивительных

– Снимайте намордник, Джеймс.

По-моему, мне еще не доводилось видеть такой простой операции. К тому времени, когда мы кончили споласкивать инструменты в ведре, гнедой уже поднялся на ноги и мирно пощипывал траву.

– Блистательная анестезия, Джеймс, – сказал Зигфрид, вытирая эмаскулятор. – В самую меру. И какое великолепное животное!

Мы убрали свое снаряжение в багажник и уже собирались сесть в машину, когда Уолт Барнетт двинулся в нашу сторону. Он поглядел на Зигфрида через капот.

– Ковырнули и все, – буркнул он, звонко хлопнув чековой книжкой по капоту. – Сколько запросите?

В его словах слышался надменный вызов, и перед натиском этой грубой силы, этой звериной самоуверенности почти любой, кто собирался бы сказать "гинея", быстро передумал бы и пробормотал бы: "Фунт".

– Человеческим языком вас спрашивают, – повторил он. – Сколько с меня?

– А, да, – небрежно уронил Зигфрид. – Десять.

Мясистая ладонь тяжело легла на чековую книжку. Уолт Барнетт тупо уставился на моего коллегу.

– Чего-о?

– Десять, – повторил Зигфрид.

– Десять фунтов?.. – Глаза мистера Барнетта открылись до предела.

– Именно, – сказал Зигфрид. – Совершенно верно. Десять фунтов. – Он солнечно улыбнулся.

Воцарилось молчание. Они сверлили друг друга взглядами через капот. Секунда проходила за секундой, птичье пение и шум весеннего леса, казалось, становились все громче и громче, а двое над капотом хранили полную неподвижность. Мистер Барнетт свирепо хмурился, тяжелое, в грубых складках лицо набрякло кровью. Я покосился на худой волевой профиль моего партнера. Его губы еще хранили следы небрежной улыбки, но в глубине серого, повернутого ко мне глаза разгорался опасный огонек.

Я готов был уже взвизгнуть от нестерпимого напряжения, но тут грузная туша зашевелилась. Уолт Барнетт наклонил голову и принялся царапать в чековой книжке. Его рука так тряслась, что чек, когда он протянул его Зигфриду, затрепыхался, словно под сильным ветром.

– Вот! – прохрипел великан.

– Благодарю вас! – Зигфрид пробежал чек глазами и небрежно сунул его в боковой карман. – Отличная стоит погода, мистер Барнетт, настоящая майская, не так ли? Всем нам на пользу, мне кажется.

Уолт Барнетт буркнул что-то невнятное и повернулся. Садясь в машину, я следил, как лоснящаяся синяя спина медленно движется к дому.

– Ну, во всяком случае, больше он к нам обращаться не станет! – заметил я.

Зигфрид включил мотор, и мы покатили по дороге.

– Совершенно верно, Джеймс. А если мы осмелимся еще раз свернуть на эту аллею, он встретит нас с дробовиком в руках. Но я ничего против не имею. Полагаю, как-нибудь уж я сумею дотянуть до конца своих дней без общества мистера Барнетта.

Наш путь лежал через деревушку Болдон, и Зигфрид затормозил перед небольшим трактиром, выкрашенным в желтую краску, с деревянной вывеской, гласившей "Скрещенные ключи", и большой черной собакой, уютно свернувшейся на солнечном крыльце.

Мой партнер взглянул на часы.

– Четверть первого. Уже открыто. Приятно будет выпить чего-нибудь холодненького. А к тому же я, по-моему, тут еще никогда не бывал.

После яркого света так хорошо было войти в сумрачный зал, где лишь узкие лучики пробивались между занавесками и ложились на каменный пол, потрескавшиеся дубовые столы и широкую скамью у большого очага.

– Доброго утра, почтенный хозяин, – пробасил мой партнер, направляясь к стойке. Он пребывал в самом герцогском своем настроении, и я пожалел, что у него нет в руке трости с серебряным набалдашником, чтобы постучать по ближайшему столу.

Человек за стойкой улыбнулся и в лучшей средневековой манере подергал прядь волос у себя на лбу.

– Доброго утра и вам, сэр. Что прикажете подать, господа?

Я так и ждал, что Зигфрид ответит: "Два кубка самой доброй твоей мальвазии, честный малый!", но он только обернулся ко мне и произнес вполголоса:

– По кружечке портера, а Джеймс?

Хозяин налил пива, и Зигфрид спросил:

– Вы бы к нам не присоединились?

– Спасибо, сэр. Немножко эля выпью.

– А может быть, и ваша хозяюшка составит нам компанию? – Зигфрид улыбнулся супруге трактирщика, которая расставляла кружки у конца стойки.

– Спасибо, с удовольствием! – Она подняла взгляд, ойкнула и застыла в изумлении. Зигфрид тут же отвел глаза, но хватило и пяти секунд их серого сияния: горлышко позвякивало о край рюмки, пока она наливала себе портвейн, и все время, пока мы оставались, хозяйка не отводила от него зачарованного взора.

– Пять шиллингов шесть пенсов, – сказал хозяин.

– Отлично! – Зигфрид сунул руку в топырившийся боковой карман и вывернул на стойку редкостную мешанину смятых банкнот, монет, ветеринарных инструментов, термометров и обрывков шпагата. Он поворошил пеструю груду указательным пальцем, извлек из нее полукрону с двумя флоринами и щелчком послал их по стойке в сторону хозяина.

– Погодите! – вскричал я. – Это же мои изогнутые ножницы! Я их хватился дня три назад…

Груда исчезла в объемистом кармане.

– Чепуха! Откуда вы взяли, что они ваши?

– Но они выглядят совсем как мои! форма редкая – и такие отличные длинные лезвия… Я всюду искал…

– Джеймс! – Он выпрямился и посмотрел на меня с холодным высокомерием. – Мне кажется, вы говорите лишнее! Быть может, за мной и водятся непорядочные поступки, но мне хотелось бы верить, что есть вещи, на которые я все-таки не способен. И похищение изогнутых ножниц коллеги входит в их число!

Я прикусил язык. Оставалось выждать и попробовать в более удобный момент. Тем более что я успел узнать и свой пинцет.

Впрочем, внимание Зигфрида было уже отвлечено. Он напряженно щурился несколько секунд, затем вывернул из другого кармана такую же груду и принялся лихорадочно в ней копаться.

– Что случилось? – спросил я.

– Да этот чек… Я не отдал его вам?

– Нет. Положили в этот карман. Я своими глазами видел.

– Я тоже так думал. Ну, так его здесь нет.

– Как нет?

– Я этот чертов чек потерял!

Я засмеялся.

– Не может быть! Посмотрите в других карманах. Просто вы его не заметили.

Зигфрид систематически обыскал все свои карманы – чека нигде не было.

– Ну, что же, Джеймс, – сказал он, – я его потерял. Однако есть очень простой выход: я подожду здесь, выпью еще кружечку, а вы тем временем съездите к Уолту Барнетту и попросите, чтобы он выписал второй чек.

За долгие часы поездок с одной фермы на другую времени для размышлений хватает, и, воз вращаясь домой после позднего вызова, я принялся лениво оценивать свою способность планировать жизнь.

Пришлось признать, что она у меня развита слабо. Вскоре после свадьбы я сказал Хелен, что с детьми нам следует подождать: меня скоро призовут, у нас нет своего дома, наше финансовое положение весьма зыбко… Вот когда кончится война…