Макс Зингер - 112 дней на собаках и оленях
- Название:112 дней на собаках и оленях
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Государственное издательство Географической литературы
- Год:1950
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Макс Зингер - 112 дней на собаках и оленях краткое содержание
Путь от Чаунской губы до Якутска, пройденный за 112 дней, можно пролететь ныне за одни сутки. Но нартенный путь в отличие от воздушного позволил мне ближе увидеть жизнь наших северных окраин. Реки Росомашья, Большая Бараниха, Малый Анюй, Колыма, Индигирка, Яна и Лена, хребты Северный Анюйский, Черского и Верхоянский, десятки перевалов, редко посещаемых людьми, пройдены мной во время похода. Но главным были люди, с которыми меня познакомил и сдружил дальний путь.
(Ударения в тексте расставлены с помощью bold+italic)
112 дней на собаках и оленях - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Слышен звон бубенцов. Это почта на оленях прибыла из Якутска. Заиндевели олени, заиндевел ямщик. Начальник связи принимает старинные, может быть столетней давности, кожаные, совсем порыжевшие, огромные мешки, адресованные Средне-Колымску. Он же сдает почту на Нижне-Колымск. Завтра почта уйдет отсюда дальше на Север.
И все же старый Средне-Колымск уступает свое первенство Лабуе, новому Колымскому городу.
Придя по следам Бориски на Колыму, советские люди нашли здесь клады, воздвигли золотой цех Советского Союза.
Они разыскали не только металлы, но и уголь отличного качества.
Будут советские пароходы ходить по Северному морскому пути на своем северном угле.

Средне-Колымск значительнее Нижне-Колымска и более похож на город. Он раскинулся в длину, имеет хорошие строения, помимо обычных плоскокрыших. В этом городке был в 1820 году исследователь края Ф. Матюшкин. В своем письме он мрачными красками рисовал Средне-Колымск.
«Бррр… холодно. — Вообразите себе юрту, низкую, дымную, в углу чувал (печь), где казак на сковороде поджаривает рыбу, в окнах вместо стекол льдины, вместо свечи теплится в черепке рыбий жир, вместо постели — медвежина, постланная на скамье, и это — мой дворец. Вот, Егор Антонович, мое житье-бытье, а скука, скука… И добрый человек не придет поговорить со мной — сижу один, думаю, мечтаю, и часто несчастный, приходящий за подаянием, застает меня в слезах. Несчастье делает человека лучшим, я никогда не мог похвалиться сострадательностью, но признаюсь, что теперь делюсь последним с бедным».
И возможно, в той же избе, в которой писалось это печальное письмо, я сижу в обществе молодых советских ученых, приехавших на Колыму, чтобы исследовать ее.
Играет патефон; народные артисты СССР поют из Москвы и для далекой Колымы. В углу этажерка. Я рассматриваю собрание книг. Это все самые последние книжные новинки, вывезенные молодыми учеными из Ленинграда и Москвы. Они везли с собой сюда, на Колыму, целый ящик книг. И теперь, в полярную долгую ночь, когда затихает северный городок, замолкает патефон, и только слышится треск поленьев в печурке, молодые ученые берутся за книгу, как за руку своего друга. И невольно вспоминаются слова Максима Горького: «Две силы наиболее успешно содействуют воспитанию культурного человека: искусство и наука. Обе эти силы соединены в книге». Ни конфет, ни засахаренных фруктов, ни даже вина не привезли с собой люди за тысячи и тысячи километров на снежную Колыму. Они привезли с собой книги, которые особенно нужны здесь, на краю земли.
Через три года мне вновь привелось побывать в этих колымских краях с колонной судов третьей Лено-Колымской экспедиции. Караван колесных пароходов и барж вступал впервые в пресные воды великой реки Колымы. Морской переход речных судов из Лены в Колыму был завершен. Льды, недавний жестокий шторм на море, едва не погубивший маленькие скорлупки — речные суда, туманы, преграждавшие путь отважным водникам в морях Лаптевых и Восточно-Сибирском, — все это становилось уже воспоминанием. Любуясь Колымой, парторг экспедиции повторял сталинские слова: «Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять». Перед речниками простиралась родная стихия — река. И хоть то была быстрая, дикая, таежная и еще малолюдная Колыма, но все радовались. Речники успокоенно любовались колымскими берегами, говорили об охоте на куропаток, рябчиков, медведей. Волгари вспоминали с любовью Волгу, украинские речники — свой чудный Днепр. И все вместе хором хвалили многоводную красавицу-Колыму…
В Крестах Колымских с речных судов сошла группа работников оленсовхоза. В приземистом Нижне-Колымске участники экспедиции вручили председателю местного райсовета бархатное, шитое золотом знамя. Цветным шелком на бархате был искусно вышит портрет вождя народов товарища Сталина. Такое знамя впервые видели в северном городке. Освещенные солнцем, ярко играли бликами золотые и шелковые нити художественно расшитого знамени. Далеко виднелись на расшитом знамени слова: «Нижнее-колымский районный исполнительный комитет». Такое же знамя доставила экспедиция и городу Средне-Колымску.
В Амбарчике, Лабуе, Средне-Колымске, быть может впервые за время существования людей на Колыме, пили чай со свежими лимонами, завезенными сюда в большом количестве Северным морским путем. До морских экспедиций Колыма знала лишь только шиповник, голубицу, бруснику и кислицу (красную смородину)…
Тайга пестрела цветными красочными пятнами. Желтизна тайги говорила о наступавшей осени. Это были последние дни навигации на Колыме. Быстро надвигалась зима. В короткие сроки преображалась колымская северная земля. Пришел конец «району длящегося народного бедствия».
Строится новый город Зырянка. Он затмит Лабую. Я знал — будет построен поселок в Крестах Колымских. Старые города Колымы — бывшие «крепости» — уступают дорогу новым советским городам — форпостам советской культуры на Крайнем Севере.
И когда в стужу я снова слышу шум своего дыхания, шепот звезд, как говорят якуты, — я знаю, о чем они шепчут…
Звезда с звездою говорят о чудесах, которые ныне совершаются на колымской землице, спавшей тысячелетия.

С Колымы на Индигирку

Снова лес, озера. Снег на реке, на пушистых ветвях, на мохнатых шкурах, которые служат нам подстилками в юртах под открытым небом. Морозно. Небо кажется безоблачным, но снег падает и падает. Ему не видно конца.
Мой возница — мальчик-якут. На вид ему не более двенадцати лет. Это Андрюша Слепцов. Ночь 21 декабря мы встречаем с ним в тайге, не доехав до юрты или хотя бы поварни. Греемся у большого, жаркого костра, зажженного Андрюшей в честь рождения Великого человека…
Назавтра морок, пасмурно. Юный ямщик поет потихоньку что-то по-своему, а затем вдруг затягивает песню Демьяна Бедного «Как родная меня мать провожала…»
Поутру он сзывает оленей: они разбрелись по тайге в поисках ягеля.
— Гой-гой-гой! — кличет мальчик, идя по следам оленей, широко отпечатанным в податливом снегу.
Следующая ночевка в Ачигей «у населения», как себя называет здесь каждый якут, хотя бы он был единственным жителем на сотни километров. Здесь я прощаюсь с Андрюшей.
Вторая ночевка — в палатке на берегу озера, окаймленного лесом.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: