Владимир Круковер - Старая собака

Потом изменилось многое. Чувствовала ли она надвигающийся переезд или только напряжение в доме? Хуже стала есть, на улицу просилась только по необходимости и сразу бежала обратно. По дому ходила тихо, не шалила, вопросительно заглядывала в глаза.

Уже нашли ей нового хозяина, человека хорошего, познакомили их, уже собирались передать Розу ему совсем, как обнаружили, как пропала собака исчезла.

Искали долго: любили, привязались, хотели, как лучше — не нашли.

А на вокзале перед самым отходом поезда вдруг увидели ее и не сразу узнали, не сразу поверили.

Роза стояла в пяти шагах от движущегося поезда. Стояла напряженно, скованно. Смотрела на узкую площадку тамбура, где взмахивали руками, бестолково гомонили предавшие ее люди. В глазах собаки что–то стыло, но что — не разглядеть.

А поезд набирал скорость, маленькая рыжая фигурка таяла, исчезала.

К. Лоренц рассказывает.

«Если взять в дом пса неодомашненного представителя собачьих и растить его как собаку, легко можно вообразить, будто потребность дикого детеныша в заботе и уходе равнозначна той пожизненной связи, которая существует между большинством наших домашних собак и их хозяевами.

Пленный волчонок обычно бывает робким, предпочитает темные углы и явно боится пересекать открытые постранства. Он в высшей степени недоверчив к посторонним людям, и если такой человек попробует его погладить, может яростно и без всякого предупреждения вцепиться в ласкающую руку. Он уже с рождения склонен кусаться от страха, но к хозяину привязывается и полагается на него точно так же, как щенок.

Если речь идет о самке, которая при нормальном ходе событий, вырастая, начинает воспринимать самца–вожака как «хозяина», опытным дрессировщикам иногда удается занять место такого вожака в тот период, когда детская зависимость самки сходит на нет, и таким образом обеспечить ее привязанность и в дальнейшем.

Один венский полицейский сумел добиться такой преданности от своей знаменитой волчицы Польди. Но того, кто воспитывает волка–самца, ждет неминуемое разочарование — как только волк становится взрослым, он внезапно перестает подчиняться хозяину и держится абсолютно независимо.

В его поведении по отношению к бывшему хозяину не появляется ни злобы, ни свирепости — он по–прежнему обходится с ним, как с другим, но ему больше и в голову не придет слепо повиноваться хозяину, и, возможно, он даже попытается подчинить его себе и стать вожаком. Учитывая силу волчьих зубов, не приходится удивляться, что эта процедура приобретает иногда довольно кровавый характер.

Что же произошло с моим Динго, которого я взял на пятый день его жизни, подложил к кормящей собаке и воспитывал не жалея времени и сил. Эта дикая собака не пыталась подчинить меня себе или искусать, но, став взрослой, она постепенно утратила прежнюю послушность, причем происходило это весьма любопытным образом…

… Он все еще без сопротивления принимал наказание, даже побои, но едва все кончалось, как он встряхивался, дружески вилял мне хвостом и убегал, приглашая меня погоняться за ним. Иными словами, наказание никак не влияло на его настроение и не производило на него ни малейшего действия, вплоть до того, что он мог тут же повторить преступление, за которое только что понес справедливую кару, например, вновь покуситься на жизнь одной из самых ценных моих уток. В том же возрасте (полтора года) он утратил всякое желание сопровождать меня во время прогулок и просто убегал, куда хотел, не обращая внимания на мои команды.

Тем не менее я должен подчеркнуть, что пользовался самым теплым его расположением и, когда бы мы не встречались, он приветствовал меня с соблюдением полного собачьего церемониала. Не следует ждать, что дикое животное будет обходится с человеком иначе, чем особями своего вида. Мой динго совершенно несомненно питал ко мне самые горячие чувства, какие вообще способен питать один взрослый динго к другому, но покорность и послушание тут просто не при чем».

Я привел эту длинную выдержку уже потому, что в ней исчерпывающе сказано о всех аспектах содержания диких представителей собачьих. Лично я еще в Иркутске держал степную волчицу Джерри: она за пять лет не доставила мне не малейших трудностей.

Держал я ее в вольере, во дворе, но большую часть времени она по этому двору свободно бегала. Через забор находился детский сад, куда она часто отправлялась в гости, поиграть с детишками. К счастью, никто из соседей не знал, что она волк, все думали, что она лайка нечистопородная. Интересно, что в лесу, Где мы с ней, хоть редко, но бывали, она ночью старалась не отходить от костра, и вообще вела себя там как–то неуверенно, ходила за мной по пятам, осторожничала.

С динго из Ростовского зоопарка работал мой товарищ, Г. Олешня, кинолог МВД. Собака запомнилась ему тем, что от нее практически не было запаха в квартире, тем, что она сгрызла здоровенный подоконник, и тем, что в годовалом возрасте убежала безвозвратно.

Что волчица, что динго из Ростова отличала коллосальная реакция. Моя волчица Джерри лизала меня в лицо в прыжке и я никогда не успевал увернуться. Динго, по рассказам, в игре успевал отобрать мячик или куснуть. А ведь, играя с собакой, особенно молодой, мы зачастую опережали ее в движении.

Очень утонченная психика у собак охотничьих. И, общаясь с ними, мы способны на ошибку, которую потом исправить почти невозможно.

Найда и в самом деле нашлась.

Скромно поскреблась вечером в зимовье и явилась перед Граниным во всем великолепии черной, как смоль, сибирской лайки. На вид ей было года два. Она была худая, подушечки лап кровоточили.

Гранин недоверчиво относился к приблудным псам. «Хорошего пса хозяин не бросит», — резонно рассуждал он. Но первая же охота развеяла всякие колебания относительно Найды. Два соболя и шесть белок за утро! Работала Найда с напускным равнодушием, за которым крылись изящество и разборчивый собачий ум. Белку она облаивала, как бы нехотя, не громко, редким «гавом». И почти не смотрела вверх, где среди зеленой хвои, чуть припорошенной ранним снегом, металось каштановое тельце рассерженного зверька.

По соболю шла с азартом, взлаивала часто, на визге. А потом осторожно брала в пасть еще теплую тушку и укладывала соболя у ног охотника, вовсе не хвастаясь, а по–хозяйски, по–деловому. И снова шла на поиск, хватая верхним чутьем нужные запахи.

И все–таки Гранина где–то в глубине души мучил вопрос — почему бросил старый охотник такую рабочую собаку?

Версия о том, что Найда просто потерялась была несостоятельна. Гранин слишком хорошо знал тайгу с ее суровым кодексом, чтобы не понять, что означали стертые в кровь подушечки лап. За какую–то серьезную провинность ушел старый хозяин от своей псины по не замерзшей еще реке. Пожалел убивать, как принято среди добытчиков, включил подвеной мотор и умчал по течению …