Борис Рябинин - Кайзер находит дом

— Довольно? — чабан чуть-чуть улыбался в усы.

Ему нравилось, что мне нравится Соклер.

Мы встали. Соклер последовал за нами. Утки уже опять были на противоположной стороне, копались в тине.

— Ой, я же забыл фуражку на скамейке!

И повернул было назад. Чабан установил меня.

— Соклер! — у него отрывистое «Соклер» получалось как-то не так, как у меня. Что он еще сказал псу, я не знаю.

Соклер опрометно умчался. Вернулся, подал фуражку.

Ну и молодчина! Все знает, все умеет!

— На выставке его отметили?

— Медаль получил. А мне — диплом, пан-товарищ.

Мы попрощались. Они пошли в свою сторону, я — в свою.

Есть у меня в Москве знакомый — известный артист, назовем его Андреем Петровичем.

Как-то Андрей Петрович был в Голландии на гастролях. Он и его товарищи-артисты показывали там свое искусство, которым исстари славится наша страна.

Гастроли прошли успешно. Особенный успех выпал на долю самого Андрея Петровича. И Пале до Бозар — Дворец изящных искусств в Амстердаме, где проходили спектакли советского театра, решил преподнести талантливому артисту памятный подарок.

Голландцы узнали, что ему понравились на фотографиях сенбернары, которых привозили итальянские монахи с Альп.

— Я вам подарю сенбернара, — заявил Хобокен, заводчик-голландец, занимающийся разведением сенбернаров.

Подходящего щенка в ту пору не оказалось, и Хобокен пообещал прислать щенка в Москву. И действительно, вскоре Андрей Петрович получил письмо с голландским штемпелем: готов ли он принять сенбернара «самых аристократических кровей»?

Дальше вышло непредвиденное осложнение. В Голландии или где-то по соседству с нею вспыхнула собачья чума, был наложен карантин, и высылка задержалась.

Наконец пришла телеграмма: ваша собака Бозар отправляется с таким-то самолетом, встречайте.

Поехали на аэродром встречать. Никакая собака не прибыла.

Андрей Петрович спросил у летчика:

— Где мой щенок? Должен был прилететь щенок…

Летчик ответил:

— У вашего щенка кулаки больше моих. Он в самолет не влез. Клетка 125 на 60 и на 95 сантиметров. А у нас дверь в трюме меньше…

— Ну и…?

— Подпилят клетку и пришлют с другим самолетом.

Через три дня телефонный звонок:

— Ваша собака давно прилетела, что вы ее не берете?

— Но мне сказали, что он только через неделю….

Поехали получать.

Дежурный долго водил по разным складам-пакгаузам, все найти не мог, наконец — нашел. В самом дальнем углу — ящик, и изо всех щелей торчит рыжая шерсть. Тут щенок?

Молчит что-то. Андрей Петрович сунул палец. Это «что-то» лизнуло горячим языком. Сломали верх ящика. Появилась морда и молча посмотрела. Привет, Бозар! С благополучным прибытием!

Вышел из ящика. В машину кое-как впихнули. Оказалось: карантин продолжался два месяца. И все это время щенок (ящик) стоял где-то на складе. Его кормили, он ел. Ел и рос. Рос, рос и заполнил весь ящик. Отправляли-то четырехмесячным, а получили уже полугодовалым. А сенбернары растут быстро.

Кошки увидят Бозара — все дыбом. Жучок, дворовый песик, живший у Андрея Петровича на даче, укусил Бозара. Тот только оглянулся. Через две недели впервые тявкнул.

Вскоре отказался жить в доме. Спал зимой на улице. Ходил по сугробам, прокладывая грудью траншеи-коридоры. И рос, рос…

Чистокровные сенбернары редкость, в Европе их считанные экземпляры. У Бозара оказался паспорт с «мировым» номером (по списку сенбернаров мира), родословная, в которой перечислялись все его дедушки и прадедушки, и сопроводительное письмо. В письме, между прочим, говорилось: если вы хотите наказать сенбернара, сверните газету трубкой и ударьте легонько по носу. Этого достаточно… Вот ведь как. Собака огромная, а деликатная, бить ее не обязательно. И вообще собак не бьют. А если бьют, то только плохие люди.

Раз домработница прикрикнула на Бозара: мешается на дороге, не обойдешь его — гора! Он посмотрел укоризненно: «Я и так понимаю… Зачем кричишь?»

Сперва Бозар был какой-то розовый. Потом стал рыже-коричневый, с белыми пятнами. Рос, как на дрожжах. Шерсти — вагон! С такой шубой не только подмосковная зима не страшна, — не замерзнешь на Северном полюсе! Шерсть мягкая, пряжа получается превосходная, недаром из нее вяжут разные теплые вещи.

Вырос Бозарушка. Утром приходит здороваться, как хорошо воспитанный сынок. Спокойный, неторопливый. Морда квадратная, ноги толстенные. Хвостом махнет — ветер подует.

Очень крупная собака. Одна из самых больших.

На родине, в Альпах, сенбернары несут человеколюбивую службу — отыскивают и спасают людей, заблудившихся во время метели в горах. К шее собаки подвязан маленький боченочек с вином; найдя погибающего, она ложится около него, если его занесло снегом — отроет, полижет лицо, руки, даст отпить из боченочка, чтобы скорее отогрелся, и ведет домой. Если человек очень слаб — сбегает за помощью, приведет людей.

Добрых больших собак этих разводят монахи Сен-Бернарского монастыря, — отсюда и название породы. Каждый случай спасения людей записывается в особую монастырскую книгу.

В наши дни собак оснащают противотуманными фонарями, позволяющими видеть даже в густом тумане. Это облегчает поиски. Сбившийся с дороги путник может сам увидеть собаку и подозвать ее.

Самый знаменитый из сенбернаров — Барри.

Он спас сорок человек.

Пропали олешки у Папони. Ветром сдуло.

Буря была. Налетел свирепый северный ветер-хад. Тут уж не зевай! Когда метет пурга, не только оленей — сам себя потеряешь. Вмиг утонуло все в свистящей белой мгле, руку протяни — нет руки, шаг ступил — и нет дороги назад. Ничего не видно. Все слилось в бешеную круговерть.

Беда — потерялись олешки.

Они в тундре гуляли, ягель-мох ели. Найдут, копытом разроют, сжуют — дальше идут. А чтоб далеко не ушли, от стада не отбились, их собаки караулят. Белые лохматые собаки, ненецкие лайки.

Всю жизнь они около оленей. Одеты тепло — никакая стужа не страшна, щеки с баками, как у нынешних модников, уши торчком, заросшие, хвост помелом. Никто за ними не ухаживает, едят что попало, однако помогают людям хорошо, службу знают.

А служба трудная. Ямал — край земли, страна северных людей оленеводов-ненцев. Справа море, слева море, посередине земля. А как задует ветер-хад, завоет пурга, так ни земли, ни неба, ни моря, ни людей, ни олешков, ни редких кустиков посреди снежной пустыни, — один ветер свистит.