Галина Чередий - Перерождение [СИ]

— Куда надо — тебе знать не надо! — Да офигеть как по-взрослому!

— А можем мы тогда по пути в это загадочное местечко заехать ко мне и покормить кота? — Просить его было тяжко, прямо что-то внутри в себе гнуть приходилось, но одно дело — моя гордость, а другое — жизнь Барса, повинного только в том, что ему хозяйка досталась паталогически невезучая.

— Кота? — Верхняя губа Риэра вздернулась, будто я сказала, что как минимум являюсь хозяйкой целой стаи скунсов. — То есть ты сейчас о коте думаешь?

Я молчала, так как была почти уверена — получу отказ.

— А ради кота ты меня поумоляешь? — Нет, ну и так я поняла, что он урод моральный, но, очевидно, Риэр не собирался останавливаться на уже произведенном впечатлении. Конечно, нет предела говно-совершенству!

— Пожалуйста! — удалось выдавить мне сквозь зубы.

— Адрес говори! — довольно оскалился он. — Видишь, если ты ведешь себя как хорошая девочка, то и я могу проявлять необычайную душевную щедрость! Делай выводы, что лучше быть послушной и улыбаться, а не огрызаться и грубить.

Ну-ну, выводы я, безусловно, сделаю. Но еще посмотрим, к чему они приведут.

Сотовый Риэра заорал «Раммштайн», и он почти весь остаток пути до моего дома был занят довольно странной беседой. Будь он каким-то случайно встреченным мною мужчиной, то я решила бы, что он просто тупо рисуется, пытаясь предстать в амплуа опасного «типакрутого» парня, используя всякие фразочки вроде «пасти объект» или «срисуй мне все его движняки». Но вот только у меня уже была возможность убедиться, что опасность, от него исходящая, совсем не пшик, а на меня ему было глубоко плевать, так что ни о какой показухе речь не шла. И то, как свободно он при мне говорил о чем-то, похоже, околокриминальном, и то, что не потрудился завязать глаза или хоть как-то лишить возможности понять, где находилось это «место сбора», было словно дополнительным тычком носом в то, насколько мало времени мне было отмеряно. И это опять начинало закручивать в сознании новую воронку злости, а я сама всячески ее подкармливала, потому что без нее имела все шансы сдуться и стать просто ноющей, оплакивающей себя девчонкой. Но плакать пока по мне рано, я еще вполне себе живая. А потом будет некому. Но и об этом я тоже думать не собиралась.

Припарковал свой внедорожник Риэр в наглую — едва ли не под самым крыльцом подъезда, и я точно знала, сколько проклятий за это он получит от моих соседей.

— Знаешь, я бы тачку-то переставила, а то можно и нелицеприятную надпись гвоздем схлопотать, — сказала я, сначала зашипев от жжения в затекших запястьях, которые Риэр наконец освободил.

— Можно. А можно найти смертника по запаху и ручки шаловливые оторвать и в задницу засунуть. Я ведь не ты, пупс. — Зараза, он меня прям выбешивает этим «пупсом».

— Меня зовут Аврора!

— И имя мне — грозный пупсик! — замогильным голосом произнес он, открывая свою дверцу. — Куртку застегни. Нечего сиськами трясти, нам сейчас не до удовлетворения твоих низменных потребностей.

— Для того чтобы найти кого-то для удовлетворения моих, как ты выразился, «низменных потребностей», мне не нужно ходить по улицам голышом, но, очевидно, ты привык к общению с девушками, именно так мужское внимание и привлекающими?

— Не стоит так злиться из-за того, что ты не входишь в число дам, способных заинтересовать меня в сексуальном плане, — фыркнул он, входя в подъезд первым. — А то морщины раньше времени появятся, и станешь похожа на чернослив.

— Я люблю чернослив, — пробормотала я, заметив перед лифтом двух парней, живших на этаж выше меня. Они глянули вскользь, а потом прямо вылупились. Ну еще бы: видок у меня был наверняка как у жертвы автомобильной аварии. Не то чтобы после всего, что случилось, меня волновало, что они подумают, но стало неуютно, и я поежилась.

Двери лифта с лязгом распахнулись, и Риэр бесцеремонно оттолкнул ребят, пихая при этом в спину меня. На этот толчок мои бедные ребра отозвались яростным протестом.

— Пешком ходить для здоровья полезнее! — нагло заявил им, и те стушевались под его тяжелым взглядом, покорно отступая.

— Поаккуратнее можно? — зашипела я в кабине.

На моей двери обнаружились две бумажные, наклеенные полоски с печатями, из которых следовало, что квартира опечатана полицией. Видимо, кто-то из соседей все-таки вызвал органы в ночь моего похищения, и те, обнаружив дверь со сломанным замком и отсутствием хозяйки, вот так отметились. Когда я оторвала бумагу, дверь просто распахнулась, и я выругалась, поняв, что, очевидно, замки пришли в полную негодность, и даже ручка с щеколдой заклинила, а значит, я, считай, осталась вообще с проходным двором вместо своей квартиры. Стремительно прошла внутрь, вполне ожидая, что меня и обнести успели, потому как кого могут остановить дурацкие полоски бумаги на клею? Приглашением для Риэра я не утрудилась. Видеть его в своем доме я нисколько не хотела, но не сомневалась, что он пригласит себя сам.

— Барс! — позвала, обшаривая взглядом вокруг. — Барс, нахаленок мой, где ты?

Но ответом была тишина, и нигде кота не наблюдалось. Я вихрем, наплевав на боль при каждом движении, промчалась по квартире, заглядывая в каждую щель и укромное местечко, где любил высыпаться Барс, но нигде его не обнаружила. Горло сжалось, и подступили слезы. После всего, что пришлось вытерпеть, именно исчезновение моего кота грозило стать тем, что меня раздавит. Потому что… ну черт! Барс был последним живым существом, которым я по-настоящему дорожила. После папиной смерти и полного провала с попыткой наладить хоть какое-то общение с моими сводными братом и сестрой из его первой семьи никого у меня и не осталось. Олег, с которым мы вроде и прожили бок о бок шесть месяцев из семи, что длился наш, с позволения сказать, роман, и который рассматривался мной одно время в качестве кандидата на что-то в долгой перспективе, так и не сумел стать действительно кем-то дорогим и близким.

— Кончай метаться, пупс! — одернул меня Риэр, озираясь и принюхиваясь. — Свалил от тебя кот. Да и мужика у тебя, похоже, нет. Что, с таким характером ни с кем не уживаешься?

Я развернулась к этой бесчувственной скотине, сжимая кулаки и злобно щурясь, чтобы не позволить пролиться слезам. Он же смотрел в ответ пристально и, я бы сказала, как-то азартно, что ли, кривясь в своей высокомерной ухмылке. Так, словно ожидал моей неизбежной бурной реакции как развлечения. Будто я какая-то мышь в стеклянной банке, в которую он тыкает палкой, желая понаблюдать, как она будет себя вести. И это слегка отрезвило меня. Становиться источником его извращенного веселья я не собиралась. Риэр приподнял бровь, поняв, что бросаться на него я не намерена, и хмыкнул, словно говоря «ну ладно, не в этот раз».