Телепорт

— Никогда не верил, что есть однолюбы…. Ну да Бог с ними. Так что насчёт рутины?

— Три с половиной года вытерпела. — Она уже подставила руки чтобы надеть лёгонькую кожаную куртку, которую придержал мужчина. — Сам как познал…?

— Два раза по году. С одной ещё дружу, от другой пришлось бежать самому.

Дмитрий придерживал её под руку, ведя к своему "Мерину". Открыв пассажирскую дверь, проследил, чтобы ничего из одежды девушки не зажалось.

— Зеленского тридцать восемь. — Как таксисту назвала свой адрес.

Мужчина опешил, он привык возить девушек к себе в квартиру, в свой уют, к своим игрушкам. Однако тон Юлии был довольно категоричный, не терпящий возражения. Пришлось переключить поворотник на право.

— Сеньорита разве не мечтает о детишках? — Ловко лавируя между попутным транспортом, впрочем, никогда не матерясь на других участников движения, начал беседу Дима.

— Почему же! Хочу воспитать двоих отпрысков. Желательно, конечно разнополых малышей, но это уже не от меня с партнёром зависит. Я одна у родителей росла, скучала без родимого братика….

— И я такой же одиночка. Маму кесарили и что-то повредили, больше не могла рожать…. Ну ты уснул что ли!? — Ударив ладонью по клаксону, чуть громче сказал он водителю впереди стоящей машины, зевающего зеленый сигнал светофора.

— Чем занимаешься? — Перевела разговор на другую тему девушка.

— Решаю проблемы толстосумов. А ты?

— Три бутика у меня в торговых центрах. Шмотки всякие…, в основном евробрендов. В ноль пятом году бросила истфак местного института. Два курса проучилась….

— А я и одного не докончил…. Летать хотел на истребителях.

— Дим, а разве в лётчики берут таких, извини, шкафов как ты? В тебе килограмм сто двадцать….

— Ты права. Сто двадцать. Радует намётанный глаз. В девяносто восьмом я был стройным как кипарис…. Какой твой подъезд?

— Второй. Вон мой балкон на третьем этаже, огороженный стеклопакетами.

Дмитрий припарковался, открыл даме дверь авто, придерживая под локоть дошёл с ней до подъезда.

Юля, сказав: «До завтра!», чмокнула его в уголок губ, придержала его, попытавшегося зайти с ней в подъезд, ладошкой.

— Нет, Дима, нам четырнадцатилетним нельзя заниматься сексом. Рано ещё. Мне мама не велит. — Оторопевший мужчина понял, что это игра. Однако женщина, посчитав оторопь гневом, поспешила добавить. — Дим! Я не динамщица. Всё у нас будет! Просто у меня такой сценарий. Тебе сколько до дома ехать?

— Полчаса, максимум сорок минут.

— Через три четверти часа, чтобы позвонил мне с домашнего номера. Вот моя визитка. Там есть мой номер. Езжай, любимый, томи страсть.

Хотя либидо рвалось наружу, просясь окунуться в трепетную вагину, мужчина ровно через сорок минут позвонил:

— Юленька, родненькая. Я уже дома…. Нет, мама не на ругала. А тебя мамочка не наказала за слегка пьяненький вид?

— Да, миленький, отшлёпала. Попа огнём горит. Как бы мне хотелось, чтобы ты её погладил, сдул жар с неё.

— Ай-я-яй! До чего строгая мамочка у тебя — за фужер мартини рассекать ремнём мои любимые ягодицы.

— Ну-у-у…, не только в этом, по её мнению, моя вина. Она, называя меня грязными словами, смыла с моих век тушь, с моих пухленьких губ помаду, приговаривая при этом: «Это же блядский макияж, он делает тебя похожей на проститутку!». Знаешь, Димочка, как мне обидно. Я ведь даже не поцеловала тебя ни разу, а она меня по губам безвинно. А ещё, родненький, она увидала моё эротичное белье красно-чёрного цвета с кружавчиками по краям. Бюстик такой плотно поддерживающий мои груди, с прозрачными вставочками, чтобы были видны мои молочно-шоколадные соски, сорвала разорвав пуговку. Трусики, не совсем закрывающие мой небритый лобок, её вообще взбесили. Как обидно, как обидно. Ты ведь даже и не узрел ни разу эту красоту, а она опять назвала меня…. Ой не буду повторять, мне стыдно за неё. Что делать, Димочка?

— Я вот сейчас свой ремень расстегну…. Погоди-ка…, та-а-ак. Приду к вам и сам так рассеку её попу. Век не захочет истязать мою крохотуличку. Ой, без ремня штаны падают. Тогда так. Вот у меня дубинка есть. Щас я её расчехлю…. Ага, есть. Как ты считаешь, дубиной это не слишком?

— Вот дубина это самый раз. Приходи сейчас же. Первым делом настучи ей по губам. Прям так смачно, с разворота, ка-а-ак въедь по этим говорящим матерные слова губищам. Потом по рукам, по рукам её, чтобы знала, как рвать моё, ни разу не показанное тебе, любимый, сексуальное белье…. Ты, знаешь, Димочка? Она ещё соски мне поранила своими коготками, когда рвала бюстик. Они сейчас так ноют, так просятся на поцелуй твоими устами. Ох, как ужасно они ноют, приди, Димочка, лизни хоть разок.

— Ого, как они раскраснелись, как напряглись от тоски по мне! Мм-м-м, мои янтари, какие вы горячие, какие окровавленные. Мои холмы, упругие, какие вы нежные! А как между вами сладко пахнет. Век бы лежал в этой ложбине, вдыхал аромат своей четырнадцатилетней возлюбленной и облизывал соски.

— А что с неё сделать за то, что она, правда нечаянно, попала ремнем по губам моей писи? Я не вижу, но, по-моему, она поранила меня до крови. Кровь бежит не останавливаясь, заливает меня между бедрами. Ах! Дим, а вдруг она целочку мою порвала? Вот берегла, берегла себя для тебя, думала до восемнадцати лет сохраню бутон, отдам его тебе в нашу брачную ночь, а она одним росчерком ремня скосила розу.

— Раздвинь ножки, любимая, я посмотрю, что там у тебя кровоточит…. Не печалься, родная, бутон твой на месте. Это писечка твоя плачет по моему древу. А слёз то сколько. Давай я повылизываю твою кисочку. О-о-о, да ты трепещешь, моя ладушка. Тебе нравятся мои ласки, сразу забыла о огне на ягодичках.

— Да, Дима, да! Ой…, целуй меня там…, целуй эти мои нежные губки…, поласкай их пальчиками, язычком.

— Любимая я не справляюсь с потоком. Можно я дубиной перекрою плотину?

— Нет, Димочка, ты ею можешь порвать перегородочку, отделяющую меня четырнадцатилетнюю от меня двадцатисемилетней.

— Но что же делать? Как справиться с потоком?

— С потоком я справлюсь сама, ты иди вон мою мамочку накажи. Она заслужила кары. Я от этим успокоюсь.

— Юля!? Разве мама сейчас дома?

— Да. Вот же она рядом лежит, мастурбирует. Сучка ненасытная. Ты посмотри, как она вздрачивает сикель! Как выкручивает соски. Ты же обещал по губищам ей дубиной…. Да, да, вот так…, вот так. И по щекам её…, по щекам. Да, с внутренней стороны тоже можно. И знаешь ещё что? Горло ей заткни, горло. Ага, вот так! Вот это хорошую дубинку ты принёс. Видно мастерство. По гортани её елозит. Пусть слюнями исходится…, пусть…, не обращай внимания.

— Ого, родимая, какая у неё глубокая глотка, не хватает моей дубинки, однако. А можно я её ещё по тем губам, что между аппетитными ножками пройдусь…? О-о-о, как она вагиной заплакала, сколько слёз льёт. Я вижу это у вас семейное, такой же поток бежит. Я принял решение — заткну прореху дубьём…. Слышишь, любимая, как она заголосила, просит прощения…? На получи, негодяйка, за слёзки моей Юли. На…, на…, уфх…! Вот тебе на лицо, мамочка, и в рот…!